Алексей Фёдоров - Подпольный ОБКОМ действует

В селе Борок мне рассказали о таком происшествии. Немцы захватили у дороги группу людей. Это не была организованная группа. Просто попутчики. Пробивались они в партизанские леса, сошлись случайно и знали друг друга мало. Были в группе: два бежавших из лагеря окруженца, оба члены партии; один председатель колхоза, — он поджег оклад зерна и заскирдованный хлеб, а потом правильно решил, что лучше ему из своего села уходить; был инструктор райкома комсомола; последним к группе присоединился дядька лет сорока, рядовой колхозник из ближнего села. О нем его товарищи почти ничего еще не знали.

Трое из членов группы — предколхоза, инструктор райкома и один из окруженцев — имели неосторожность сохранить при себе документы. Второй окруженец, хоть и спорол с петличек шинели лейтенантские «кубики», но от них остались темные следы — немцы поняли, что он офицер Советской Армии. Все, кроме последнего дядьки, были вооружены пистолетами. Патруль захватил группу спящей в придорожном кустарнике. Но товарищи все же попытались отбиться, ранили двух солдат.

Группу привели в село. Немцы объявили населению, что арестовали партизан. В центре села возвели дощатый помост и четыре виселицы. В день казни на площадь согнали население ближних сел и хуторов. Но казни оккупантам было недостаточно. Они решили устроить видимость суда. В то время немцы еще заигрывали с крестьянством, хотели показать, что бунтуют и нарушают «новый порядок» пришлые элементы. Комендант в своей вступительной речи оказал:

— Мы будем уничтожать коммунистических партизан, которые есть враги не только для германской империи, они есть враги тоже для украинских земледельцев. Мы будем показывать справедливый суд над комиссарами, партизанами и политработниками.

Все видели, что на помост привели пятерых. Виселиц же было всего четыре.

Трое коммунистов и беспартийный председатель колхоза уже после допроса в комендатуре поняли, что пощады им ждать не приходится. Их привели со связанными за спиной руками, в разодранной одежде, с разбитыми, окровавленными лицами. Пятого их товарища привели позднее, тоже связанного, однако одежда его была цела, на лице — ни царапинки. Первые четверо держались с достоинством, гордо закинули головы, смотрели на своих мучителей с презрением. Пятый был явно растерян. Он бросал взгляды то на немцев, то на виселицы, то на собравшийся народ. Создавалось впечатление, что он предатель.

Немцы начали публичный допрос. Комендант по очереди обращался к каждому:

— Отвечай громко, кто ты есть.

— Я офицер Красной Армии и член партии! — твердо ответил первый.

— Я кандидат партии, работник комсомола, — ответил второй.

— Я беспартийный большевик, председатель колхоза, — ответил третий.

— Я сержант Красной Армии, коммунист, хотел стать партизаном и безжалостно уничтожать немецкую погань! — крикнул четвертый. — Товарищи колхозники, мстите без жалости этим гадам, уходите в леса, вооружайтесь…

Ударом кулака комендант сбил его с ног.

— Прекращайте агитация! — завопил он. — Довольно! Я объявляю приговор. Крестьяне все имели видеть, кто бунтовщики и бандиты. Эти четыре есть участники большевистского руководства. Для них нет пощада, для них мы производим виселица. Но мы справедливый суд, мы спрашиваем пятый, кто ты есть? Он есть простой крестьянин, скажи, я говорю правда? — обратился комендант к пятому.

— Да, — ответил пятый, — голос его дрожал, — я простой колхозник…

— Ахтунг! — подхватил комендант. — Всем слушать внимательно! Этот простой крестьянин получает помилование и свободу, чтобы копать земля, выращивать хлеб и плоды…

— Товарищи! — во всю силу легких закричал пятый. — Я не предатель, я тоже большевик…

Комендант задохнулся от злости, он был сбит с толку, он не мог поверить, что человек сам ищет смерти.

— Вас?.. Что, зачем?.. — прохрипел он.

Пятый продолжал:

— Я не член партии, я комсомолец. Да, да, не смейтесь, я был комсомольцем… Карпенко! — крикнул он кому-то в толпу, — подтверди, ты знаешь, я был комсомольцем с 1918 по 1926 год… — Он повернулся и плюнул в сторону коменданта: — кат, гнус, делить хочешь, предателем меня выбрал, не надо мне такой жизни. Заявляю — я комсомолец, коммунист, партизан, бунтовщик, революционер. Что взял? Купил?..

К нему подскочили солдаты. Одного из них он стукнул головой в зубы, другого сшиб с помоста ударом ноги в живот. На него навалились, он продолжал отбиваться и кричать. Из кучи тел вырывались слова:

— Нет, старого комсомольца не купишь!.. Ребята, хлопцы, бей эту сволочь!

И тогда четыре его товарища со связанными на спине руками кинулись в кучу и стали бить солдат сапогами, коленами, рвать их зубами.

Комендант расстрелял всю обойму своего пистолета в воздух. На помощь ему прибежал еще десяток немцев.

Целую неделю на сельской площади висело пять трупов. На четырех из них немцы прицепили таблички: «коммунисты», на пятом табличку: «старый комсомолец».

Припоминаю еще один эпизод. О нем мне рассказала Евдокия Федоровна Плевако, а позднее рассказывали и другие люди.

Некая колхозница в дни вражеского наступления пошла на реку полоскать белье. И вдруг слышит вопли тонущего человека. Она его вытащила на берег и только тут обнаружила, что спасла немецкого офицера. Он стал горячо благодарить. Но колхозница была страшно расстроена. И как только немец отвернулся, она стукнула его камнем по голове и сбросила в реку, да еще ногой для верности подтолкнула.

Такой случай, конечно, мог произойти. Но важнее, что о нем говорили в разных местах, он стал как бы народным сказом. Характерно, что конец этой история, где бы о нем ни рассказывали, был одинаков: колхозница пошла потом в партизанки.

На Украине не было тогда ни подпольных радиостанций, ни наших большевистских газет. О настроении народа, его жизни мы, подпольщики, узнавали только из встреч с людьми, из личных наблюдений. И как бы ни были наши наблюдения ограничены, а подчас и случайны, все же основное мы уловили.

Подавляющее большинство украинского народа ненавидит немцев. Ненавидят женщины и мужчины, подростки и дети. Ненавидят рабочие и колхозники, люди интеллигентного труда и домашние хозяйки.

Немцы опираются на развращенных, подлых, трусливых и ничтожных людей. А в слабых и в колеблющихся стараются раздуть темные стороны их души: алчность, властолюбие, невежество, антисемитизм, национализм, фискальство, раболепие. Но таких людей в нашей стране очень мало. Ничего немцы в характере нашего народа не понимают.

Я убедился на жизненных примерах, что народ в исключительно трудных условиях вражеской оккупации по-прежнему видит в коммунистах своих руководителей. И там, где коммунисты организованы, организовано и население.