Алексей Фёдоров - Подпольный ОБКОМ действует

— К чему это? — насторожился я.

— Да так… Призвище [5] Фамилия. ваше — Федоров, а с лица вроде наш…

— Русский, — сказал я (хотя на самом деле считаю себя украинцем). Это разве дело меняет? Как это понимать: наш — не наш?

— Та ничего, — уклончиво ответил он и прикрыл рот, симулируя зевок.

— Нет уж, продолжай, пожалуй. Начал, так веди свою линию.

И тот мрачный крестьянин, что спрашивал об Америке, видимо, сверстник этому, повернулся и очень зло Крикнул:

— Давай, давай, выкладывай, выворачивайся! Чего хоронишься?

Дядька не смутился. Щурясь то на меня, то на своего сверстника, то повернувшись ко всему собранию, он медленно начал:

— Можу и сказать. Я так гляжу. Украина вся пид нимцем? Вся. А что теперь нам тут про партию думать? Оставили Украину, так и тикайте з ней. А мы и сами с нимцем чи справимось, чи…

— Сговоримся! — крикнул старик. — Ты, сучья душа, рад сговориться. Ишь, щирый який выискался. Вин за всю Украину балакает. Я тебе вот что скажу, иудина твоя кровь, не про Украину ты мечтаешь, а про гроши. Як ты глядел с молоду в куркули, так и теперь. Свободна торговля тоби нужна. Та своя землица, та наймытов [6] Батраков. с десяток. А то — Украина… Да ты меня пид ребра не толкай, — он резко обернулся к стоявшей рядом с ним женщине. — Я его не боюсь. Против колхоза пойдет, к нимцам побежит, так мы его живо на сук.

— Це не можна, — ответил дядька. — Свою людыну я николы не выдам. Да и сор с хаты не вынесу. Я ж тильки вопрос… Верно, товарищ Федоров, це дружна розмова?

Он еще что-то шептал, но вдруг осекся, хрипнул и скрылся в темноте. Послышалась возня в задних рядах. Ему, должно быть, зажали рот и от одного к другому передали вроде как мешок. Его никто не ударил, просто удалили из помещения. А на улице, кто его знает, что с ним стало.

Перед концом собрания опять выступил тот усач, что спрашивал топором или динамитом. Начал опять-таки с вопроса:

— Вот к чему у меня еще интерес: что ж мы будем, товарищи партизаны, робыть, колы нимець наше село сожжет?

— А ты, Степан, не каркай! — крикнули ему.

— Помолчите. От, не дадут человеку высказаться. Я и сам собьюсь. А что нас нимець будет палить, так це точно. Колы волк есть, так ему надо есть. На это я вам, товарищи партизаны, скажу — не горюйте. Це вийна. Це така вийна, что нет хуже… На вопрос свой я сам отвечу: мы на все подготовимся — на пожар, на люту смерть, на кровавы пытки. На одно не годимся — под нимцем жить, его плуг тащить. Так и Москве передайте, товарищ Федоров.

— Спасибо, друг, от всей души партизанская благодарность… Только вот беда, радио у нас пока, того… передать в Москву еще не можем…

— Це уже ваша забота, як передать, — он лукаво усмехнулся. — Сердце сердцу весть дает.

29 ноября Яременко разбудил меня часов в пять утра.

— Алексей Федорович, стреляют! Вставайте, Алексей Федорович!

Еще накануне было известно, что довольно значительная разведывательная группировка немцев предприняла наступательную операцию против Перелюбского отряда. Отряд вынужден был отойти в глубь леса. Его командир Балабай просил помощи. Но ему был дан приказ — держаться во что бы то ни стало.

Кстати сказать, отряды хотя и были, согласно приказу, слиты и именовались официально взводами, но пока стояли по своим старым местам и называли их по привычке отрядами.

Областной штаб готовил план разгрома значительного гарнизона немцев. Не в наших интересах было раньше времени демонстрировать врагу свои главные силы. Потому-то Балабаю и было отказано в поддержке.

План операции разрабатывался в тайне. Знало о нем всего, несколько человек. Настроение же у нашего народа за последние дни резко ухудшилось. В самом деле, до этого хоть и небольшие, но все же были дела. Хоть и не всегда удачно, но ходили на дорогу стрелять проходящих немцев и взрывать мосты. А тут пришел к руководству новый командир и занимается культурно-просветительной работой, стрелять учит. А немцы — они не спят; немцы только и ждут случая. Вот в такой обстановке начался незабываемый день 29 ноября.

— Слушайте, слушайте, Алексей Федорович, — повторил Яременко после того, как понял, что я окончательно проснулся.

В землянке, кроме нас двоих, никого не было. Попудренко давно, конечно, вскочил и побежал выяснить, что случилось. Другие члены обкома тоже вышли.

Выстрелы не повторились. Я оделся, взял оружие. В этот момент открылась дверь, и в землянку ввалились Попудренко, Капранов, Новиков и вместе с ними весь занесенный снегом начальник отделения разведчиков Юрченко. Он задыхался, то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения.

— Ну, говори толком, ты стрелял? — тормошил его Попудренко.

— Погодите трохи… Тут все свои? То есть новичков нет?

— От, чертова душа! — воскликнул Попудренко. — Крутит, мутит, слово из человека не выжмешь! Говори, наконец, ты стрелял? — Юрченко кивнул головой. — Зачем стрелял, зачем в лагере тревогу вызвал?

Еще с вечера группе Юрченко было дано задание разведать лес в сторону села Самотуги. Ничего удивительного в том, что он встретил на своем пути немецких разведчиков, не было. Подумаешь, постреляли немного. Юрченко был человеком не робкого десятка. Не отзвуки отдаленной перестрелки взволновали лагерь. Нет, но все дело было в том, что раздалось несколько выстрелов уже тут, чуть ли не рядом со штабной землянкой.

— Виноват, товарищи командиры, — выдавал, наконец, из себя Юрченко. От волнения в воздух разрядил пистолет…

— Чего ты волновался? — спросил нетерпеливый Капранов.

Но я его прервал, попросил лишних выйти. В землянке остались только Попудренко, Новиков и я с Юрченко. Он продолжал тяжело дышать и никак не мог найти нужные слова для рапорта. Я ему дал немного спирту, и он смог, наконец, выговорить:

— Ой, товарищ командир, Алексей Федорович, предатель у нас. Ей богу, предатель. Вот вызовите ребят, они скажут.

— Стой, где твои ребята? Товарищ Новиков, прошу, сейчас же разыщи их и прикажи молчать, пока не разберемся…

— Ох, верно, могут растрепать… — согласился Юрченко.

Он был молодым командиром отделения. Не подумал, что сведения такого свойства надо держать в тайне. Не предупредил своих бойцов. И те, действительно, уже успели разнести новость по лагерю.

Юрченко доложил, что километрах в трех его группа заметила нескольких немцев. Они двигались в нашу сторону.

— Мы открыли огонь, они ответили, но тут же, гады, бросились тикать… Светло было от луны. Мы средь немцев заметили… будто из отрядных хлопцев с ними есть…

— Кто, говори прямо!

— А як вы думаете?

— Да брось ты загадки строить!

Юрченко не для игры говорил уклончиво. Так же, как мы, он надеялся на ошибку. Противно узнать, что кто-то из людей, которым доверяли, мог предаться врагу.