Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

Были и другие новости. Самой отрадной была, пожалуй, та, что наконец-то правительства Бадена и Пфальца договорились об объединении командования войсками. Главнокомандующим был назначен поляк Людвик Мерославский, имеющий довольно большой и разнообразный военный опыт, несмотря на свои тридцать четыре года. Сюда он прибыл прямо из Сицилии, где командовал революционными силами, правда, не слишком удачно.

В первый же вечер на квартиру к Энгельсу, снятую им на окраине города, явился Д’Эстер. Выслушав рассказ о непредвиденных приключениях на пути в Бинген, расспросив о Марксе, Вейдемейере и их семьях, Д’Эстер сказал:

– Раз ты вернулся, то, я думаю, ты не захочешь сидеть без дела. По поручению правительства я могу предложить тебе на выбор несколько гражданских и военных должностей.

– Нет, Карл!..

– Не спеши с отказом. Например, разве плохо, если бы ты стал командовать артиллерией?

– Но ведь этим занимается подполковник Аннеке. – Энгельс иронически подчеркнул слово «подполковник».

– Он теперь заведует мастерскими, изготовляющими боевые припасы.

– Отрадно. Я ему давно советовал заняться чем-нибудь подобным… Но дело не в этом…

– Не хочешь военную должность, займи гражданскую. Что ты скажешь по поводу должности заместителя министра внутренних дел?

– И та и другая должности очень заманчивы, и, поверь, я охотно принял бы их, если бы восстание носило пролетарский характер. Но у меня, Карл, есть опыт Эльберфельда. Я там взял на себя как раз артиллерию и фортификационные работы. Чем это кончилось, ты знаешь. Меня предали и изгнали!

– Но там с тобой рядом не было Д’Эстера…

– Был Мирбах. А он тоже имел немалое влияние, хотя, честно скажу, твое влияние здесь больше и ты можешь сделать больше.

– Ну вот!

– И все-таки я не соглашусь. Здешние хёхстеры, если им потребуется, и тебя предадут так же легко, как там предали меня. Нет, я не приму никакую должность – ни военную, ни гражданскую. Это и меня убережет от повторения того, что однажды уже было пережито, и руководителей восстания – от распрей. Я предпочитаю находиться на положении политического эмигранта, изгнанного из Пруссии.

– И до каких же пор?

– Если пруссаки действительно вторгнутся в Пфальц, если начнутся боевые действия, тогда я тотчас возьмусь за оружие, тогда меня никому не придется просить. Я хочу, я должен приобрести хоть какой-то военный опыт и не упущу удобный случай, если он представится.

Д’Эстер помолчал, явно огорченный решительностью отказа.

– Пойми, Карл, иначе я не могу, – нарушил молчание Энгельс.

– Видишь ли, – Д’Эстер озадаченно развел руками, – ты слишком приметная фигура, и все обратят внимание на твое неучастие в деле, оно покажется странным.

– Ты меня не совсем понял. Я не говорил о полном неучастии. Я буду принимать участие, и, может быть, довольно активное, но я не хочу занимать официальных должностей. Охотников до них здесь сейчас хватает. Я не хочу ничем связывать себя, как связал в Эльберфельде, ибо это восстание, как ты понимаешь, не наше, не пролетарское восстание…

– Но нужно, теперь же нужно хоть какое-нибудь доказательство твоей доброй воли. Напиши, например, статью, цикл статей для нашей правительственной газеты.

– Я подумаю.

– Нет, я тебя очень прошу, очень.

Д’Эстер так настойчиво уговаривал, что Энгельс не только согласился, но и сразу после его ухода сел писать. Статья получилась решительной, страстной. Намеренно идеализируя положение, желая внушить читателям жажду борьбы, Энгельс изобразил Баден и Пфальц энергичными, сплоченными легионами, готовыми сражаться «на стороне свободы против рабства, на стороне революции против контрреволюции, на стороне народа против государей, на стороне революционной Франции, Венгрии и Германии против абсолютистской России, Австрии, Пруссии и Баварии».

Статья появилась в правительственной газете «Вестник города и деревни» на другой день, третьего июня, и вызвала множество толков. У большинства руководителей восстания и членов правительства она породила двойственное чувство: с одной стороны, им, конечно, было лестно увидеть себя столь могучими врагами контрреволюции; с другой – это их пугало, ибо на самом деле они были совершенно неспособны на героические акции, готовностью к которым их наделял Энгельс. Из этих двух чувств страх оказался гораздо сильнее. Поэтому в большинстве своем они были крайне недовольны статьей, хотя открыто никто ничего ее автору не возразил.

Энгельс сразу написал вторую статью, еще более решительную и горячую. Принес ее в редакцию и попросил главного редактора прочитать тут же, в его присутствии. Тот долго отнекивался, ссылаясь на занятость, но автор был настойчив. Читал редактор медленно, вдумчиво, то и дело возвращаясь к уже прочитанному тексту. Наконец он чуть отодвинул статью и поднял глаза на Энгельса.

– Статья написана прекрасно! – сладким голосом провозгласил редактор, и Энгельс сразу понял, что он не хочет ее печатать. – Ваш слог, которым восхищается вся Германия, здесь проявился во всей своей силе.

– Ну так напечатайте ее хотя бы как образец стиля, – усмехнулся Энгельс.

– Да, но… как бы это выразиться? Статья получилась слишком возбуждающей. Тут надо кое-что поправить, убрать, смягчить.

– Я ничего делать не буду,

– О, я могу взять эту работу на себя!

– Ни в коем случае. В моей статье все должно быть моим до последней точки. Верните мне статью.

– Но, господин Энгельс… Дело не безнадежно!

Энгельс протянул руку, взял статью, поднялся и вышел.

Через два часа к нему прибежал Д’Эстер, которому сообщили о конфликте в редакции.

– Что случилось? – бросил он с порога.

– То самое, о чем я тебе говорил, – почти равнодушно ответил Энгельс. – Они уже испугались меня и не чают, как отделаться.

Д’Эстер взял со стола статью и быстро пробежал ее, неуверенно сказал:

– Но, может быть, все-таки ты кое-что поправил бы?

– Так и быть, поправлю! – Энгельс взял статью и медленно стал рвать ее на мелкие части.

– Ну, как хочешь, – вздохнул Д’Эстер.

Энгельс собрал клочки бумаги, положил их в пепельницу и поджег.

– Ты знаешь, кого я тут сегодня встретил? – вдруг весело сказал он. – Иосифа Молля! Ведь это мой старый друг. Он только что прибыл и уже отправляется завтра в Пруссию с очень важным поручением. Он хочет привезти оттуда канониров для вашей армии.

– Опасная затея. Кто это ему поручил? Начальник генерального штаба?

– Да, он – Техов. Конечно, очень рискованно, но надо! Канониров у нас особенно не хватает.

Энгельс вытряхнул пепел в окно, поставил пепельницу и вдруг заговорил взволнованно и быстро:

– Я так устал от ваших хитроумных борцов с их безмятежной манерой делать революцию, мне так осточертели их двусмысленности и уловки, что меня неодолимо потянуло к старому верному товарищу. Мне просто необходимо побыть в обществе этого смелого, цельного и решительного человека. Иначе, ей-богу, я и сам покроюсь тут плесенью. Я поеду с ним…