Владимир Гуриев - Очень простое открытие. Как превращать возможности в проблемы

смотрел в окно целый день.

иногда пил чай. иногда — нет.

джек-рассел-терьеры очень милые, но глуповатые. серега из третьего подъезда опять пьяный домой идет. листья осенью красивые все-таки. опять ветер, когда ж это кончится-то. курьер, кажется, заблудился и не может найти выход со двора. блин, они снова ограду перекрашивают, третий раз уже и опять в бело-зеленый. но листья окей. опять джек-рассел. темнеет. жалко, что сумерки такие короткие, вроде только что были — и нет.

хочется снега теперь.

когда все пропускаешь, не читаешь и не смотришь, довольно быстро становится понятно, что ничего пропустить нельзя, потому что ничего, в общем-то, и нет или скоро не будет.

просто ты сидишь, а над тобой проносятся звезды.

и, если повезет, листья.

пацанам, конечно, скажу, что не просто так сидел, а мини-випасану себе устроил, майндфулнес поднять и вообще.

каждый человек обязан хотя бы раз в жизни ее пройти.

каждый раз, когда я думаю, что другие люди идиоты, я вспоминаю, как две недели подряд хотел купить домой стол для американки.

мне было двадцать пять. я жил в однокомнатной квартире. площадь комнаты была метров двадцать, если не считать балкон. в трех минутах ходьбы от меня был клуб с боулингом и бильярдом.

играть в бильярд я не умел.

но я почему-то решил, что если бильярдный стол будет стоять у меня дома, то это все изменит, потому что я буду понемножку играть каждый день, практически каждую свободную минуту, а путь в тысячу ли, если присмотреться, состоит из очень маленьких шагов.

малколм гладуэлл тогда еще не написал свою книжку про 10 тысяч часов, но я нутром чувствовал, что постоянными повторениями можно освоить любой спорт, особенно если в нем не надо прыгать и бегать.

минимально рекомендуемый размер помещения для такого стола — 25 квадратных метров, и это, как я понимаю сейчас, без учета дивана, тумбочки, пианино, письменного стола и двух стульев.

вес стола зависит от многих факторов, но если брать нормальный, с каменной плитой, то это 200–300 кг.

о том, что нам со столом, возможно, придется съехать со съемной квартиры, я почему-то не думал вообще. это событие казалось далеким и маловероятным.

соседи снизу тоже почему-то казались далекими и маловероятными. и хозяйка, которую, как я понимаю сейчас, внезапный бильярдный стол на драгоценном паркете мог бы несколько удивить.

не помню, что меня остановило. мне кажется, жадность. это сейчас простенький стол можно купить долларов за 500, а тогда столы были, в основном, привозные, ну и я не хотел тренироваться на какой-то фигне. в общем, мой стол стоил 5 тысяч долларов.

кажется, ровно столько у меня и было. все мои сбережения тогда лежали на верхней крышке пианино, чтобы было удобно снимать с депозита нужную сумму.

и все равно я две недели сомневался.

и теперь, когда жизнь меня сталкивает с людьми, которые совершают идиотские поступки, я эти поступки оцениваю в столах. обычно это дробь. честно говоря, я не помню, чтобы кто-то сильно превысил оценку в «полстола».

ну, не считая меня.

я совершил довольно много импульсивных и дурацких поступков. некоторые я оцениваю в два-три стола, не меньше. есть, наверное, пара пятерок.

но тут как со спортом. постоянными повторениями можно освоить все, что угодно, а я еще и от природы нормально так одарен.

сегодня все утро думал побриться налысо, повесить в левое ухо серьгу, на все свободные пальцы надеть дешевые цыганские перстни, а на левом локте сделать татуировку practice makes perfect.

мой кризис среднего возраста похож на эдриена броуди, которому снится, что он вин дизель.

но потом я почему-то вспомнил про стол.

сейчас бы играл как бог, конечно.

маша шумихина в комментарии сказала очень важную штуку, на самом деле.

когда в юности слышишь конструкцию «в n лет жизнь только начинается», то обычно воспринимаешь ее как успокаивающую мантру. дескать, не переживай, рухлядь, время еще осталось.

и очень часто это, конечно, мантра и есть.

но жизнь действительно начинается не сразу. только с возрастом и опытом ты отваживаешься не общаться с людьми, которые тебе не интересны, не смотреть фильмы, которые тебе не понравятся, бросать скучные книжки, ну и вообще — вести себя так, как считаешь нужным, и говорить то, что считаешь нужным, не особенно переживая, что о тебе подумают.

в двадцать лет мне не пришло бы в голову оценивать мужскую внешность, потому что мы, гетеросексуальные мужчины, этого не делаем. в двадцать лет я обязан был посмотреть arizona dream и обязан был его полюбить, потому что все его полюбили (полюбить не удалось, поэтому я его просто уважал). нельзя было сказать, что einsturzende neubauten — это плохая и скучная группа — проще было сразу выйти на главную площадь с плакатом «у меня нет ни ума, ни сердца» на груди.

стремление принадлежности к группе в юности настолько сильное, а себя ты понимаешь настолько плохо, что ты легко принимаешь ценности близкой тебе группы за свои и пытаешься жить ими. плачешь, колешься, но пытаешься.

ну и, конечно, от идеи, что окружающий мир постоянно тебя оценивает, тоже трудно избавиться. переход от геоцентрической системы мира к гелиоцентрической случается не сразу и с рыданиями.

но с возрастом ценность этих ценностей и ценность принадлежности к чему-то понемногу уходит плюс встроенный булшит-детектор начинает работать чуть лучше. и ты начинаешь позволять себе все больше и больше. и потихонечку, как колумб, открываешь себя.

как и в случае с колумбом, есть, конечно, шанс искать азию, а открыть америку или воронеж, тут уж кому как повезло.

но даже в воронеже по-своему здорово.

перестаешь бояться одиночества и даже находишь в нем удовольствие. и строчки хайяма «уже лучше будь один, чем с кем попало» перестают казаться описанием маленького подвига. наоборот — ты понимаешь, что это путь наименьшего сопротивления.

начинаешь говорить людям, которые тебе нравятся, что они тебе нравятся, — потому что ценность фидбека для тебя сильно снижена, ты его не сильно ждешь и не боишься его услышать. а время, на самом деле, уходит, и ты понимаешь, что если не прямо сейчас сказать людям, которых ты любишь, о любви, то этого прямо сейчас больше никогда не будет, и каждое твое молчание — это упущенный шанс.

перестаешь давать еще один шанс условному майклу бэю или столь же условному фон триеру.

ну, хорошо, с книжками даже мне предстоит поработать, но я их уже бросаю, просто все еще испытываю чувство вины.

последний рухнувший оплот, который я за собой заметил, был довольно забавный. я заметил, что у коллеги на ногах разные носки.

— коллега, — сказал я. — извините, что врываюсь в вашу интимную область, но у вас, кажется, носки разного цвета.