Виктор Бронштейн - Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

Если в нормальной среде действует принцип «договор дороже денег», то в писательской среде — «гордыня дороже денег»: уколоть кого-то и возвысить свою гордыню через унижение других — вот, к сожалению, преобладающая мораль в союзе, горделиво считающем себя истинно православным. И таких проявлений не счесть.

Пару лет назад из регионального отделения и с должности в Доме литераторов вынудили уйти женщину — за то, что начала задавать слишком много вопросов об использовании скудных писательских средств. Об «обоснованности и справедливости» их гонений высказался суд, принявший сторону гонимой и присудивший выплатить ей компенсацию за моральный ущерб и за невыдачу трудовой книжки.

Добрые человеческие чувства, по образному выражению Николая Зиновьева, занесены в Красную книгу; к огромному сожалению, и в писательской среде:

Как в связи с этим не вспомнить производственные коллективы промышленных предприятий, ещё дореформенных, где отработал я лет двадцать. Там правда, пусть и нелицеприятная, но всегда по-отечески или по-братски доброжелательная, высказывалась без обиняков. А любви друг к другу и родному предприятию было на несколько порядков больше. Не могу отделаться от ощущения, что формально атеистический заводской коллектив по главному признаку — любви и честному отношению к ближнему — был более православным, чем писательская, а в чём-то и церковная среда. Писал же когда-то Геннадий Гайда о нас, потомках большевиков:

Сам Геннадий не раз был готов буквально броситься в драку на писательских собраниях, и особенно на выборах, от творившегося бесчестия. Не сильно влияют пока удесятерившиеся в своём количестве храмы и на нравственность паствы. Вот и получается, что духовное здоровье сегодня можно черпать только из далёкого прошлого, когда не пустым звуком были слова: Вера, Правда и Честь.

Первые несколько лет удачного бизнеса принесли немалые финансы и позволили скомплектовать работоспособный коллектив в несколько десятков человек. Возросшие объёмы поставок уже не размещались в арендованных складах солидной государственной организации «Атомпромкомплекс», относящейся аж к самому Министерству среднего машиностроения, работающему исключительно на оборону. Помещения, выделенные под офис арендодателем-партнёром, также становились тесноватыми. К тому же стало ясно, что совместной деятельности с директором «Атомпромкомплекса» не получилось, каждый занимался своими делами. В результате я вышел из учредителей его побочной фирмы с ведическим названием «Митра», а он — из моего «СибАтома». Так из партнёра мы превратились в арендатора. Но какое-то время до моего переезда у нас оставалась общая приёмная, хотя секретарь был только его.

С лёгкой завистью посматривал я на сработанность секретаря и водителя с моим коллегой-арендодателем. Они решали кучу его личных вопросов. Во всяком случае, Георгий сам не таскался, например, с продуктами и не отвлекался на разные бытовые мелочи. Это было непривычно. Ещё совсем недавно за это могли бы обвинить в использовании служебного положения в личных целях, исключить из КПСС и снять с должности. В памяти живы ещё рейды милиции с проверкой законности проезда служебных легковых машин на дачных направлениях, а также обмеры дач крупных руководителей, вплоть до председателя облисполкома. Иметь дачу площадью больше, чем метров пятьдесят, считалось нескромным, невзирая на количество детей, внуков и честно заработанные социалистические деньги, не знакомые с долларовым эквивалентом (за обмен рублей на доллары грозили в ту пору огромные тюремные сроки). Неумолимый обком партии ставил вопрос ребром: либо сдача «больших» домиков, либо снятие с номенклатурной должности.

Но неожиданно всё изменилось, да так круто, что страна не выдержала такого виража и начала падать в бездну. Выживание стало сугубо личным делом каждого.

Как раз в это самое время один из новых приятелей — директор «Культторга», отстроивший на государственные средства новую базу, предложил мне купить свои прежние владения. Причём часть неофициальной оплаты ему выгодно было взять тремя-четырьмя квартирами. У меня совсем недавно как раз появились резервные квартиры. Один из приятелей моего отца, у которого я купил для себя на первые капиталистические заработки четырёхкомнатную квартиру и подземный гараж, причём не за тридевять земель, как раньше, а в фантастической близости — под окном, возглавлял крупнейшую в городе строительную организацию. Примерно через полгода я смог приобрести у него ещё несколько квартир по цене заметно ниже рыночной, но по доверительной схеме оплаты, где присутствовала также и наличная часть.

Буквально за год-полтора до крупных квартирных сделок по такой же доверительной схеме я закупал всего лишь небольшой объём вина у старейшего директора ресторана «Ангара» Павла Леонидовича Райзина, а также у приятеля по школе и институту — Александра Королькова, открывшего один из первых в городе частный продуктовый магазин внушительных размеров «Октябрь» и громко звучащую «Иркутскую продовольственную биржу». Проработав много лет в комсомоле и немного в советских органах, он сориентировался раньше других и ринулся из коммунизма в рынок, причём на первом этапе так быстро и удачно, что сам Горбачёв, будучи в Иркутске, заезжал познакомиться с Александром и его магазином с оттенком социалистической революции в названии. И тогда я даже не помышлял, что вскоре для коммерческих целей по неофициально-доверительным схемам буду приобретать не коробки с винами и дагестанским коньяком, которые хранились в металлическом гараже на платной стоянке моего друга Александра, а ни много ни мало страстно вожделенные всеми окружающими меня ещё совсем недавно заводчанами квартиры.

Как это не вязалось с неописуемой радостью нашей семьи, когда в 60-х годах отцу, заместителю директора мясокомбината, выделили благоустроенную квартиру и мы впервые переезжали из деревянного дома с общим для всех соседей дворовым туалетом и водой из уличной водокачки, носимой на незнакомом сегодня детворе приспособлении — коромысле!