Коллектив авторов - Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Так мы прибыли в город Комсомольск-на-Амуре.

<1956>

Источник: Заболоцкий Н. А. Огонь, мерцающий в сосуде… / М.: Педагогика-пресс, 1995.

Писатель.

Родился в Москве в семье железнодорожного статистика. Позже вместе с родителями переехал в Киев, где окончил гимназию и начал учиться в Киевском университете, затем перевелся в Московский университет. В годы учебы Паустовского в гимназии в альманахе «Огни» был опубликован его первый рассказ — «На воде» (1912).

Первая мировая война заставила его прервать учебу. После революции 1917 г. Паустовский работал некоторое время журналистом в Москве, затем жил в Киеве, Одессе. С 1923 г. — редактор РОСТА, в 30-е — журналист газеты «Правда» и нескольких журналов. После выхода в свет повести «Кара-Бугаз» оставил службу и полностью отдался писательскому творчеству. Паустовский вновь много путешествовал по России, Украине, Белоруссии. Особенно долго он любил жить в Мещерском краю, который вдохновил писателя на множество прекрасных, удивительно лиричных рассказов.

Основные произведения:

«Кара-Бугаз» (1932);

«Северная повесть» (1938);

«Золотая роза» (1955);

«Повесть о жизни» (1945–1963), а также большое количество рассказов («Мещерская сторона», «Телеграмма», «Дождливый рассвет», «Летние дни», «Исаак Ливитан», «Приказ по военной школе», «Молитва мадам Бове», «Корзина с еловыми шишками» и др.)

Опубликованный в 1956 г. в «Новом мире», роман В. Д. Дудинцева «Не хлебом единым» о драматической судьбе изобретателя, сталкивающегося с бюрократической системой, не смотря на вполне соцреалистическую форму произведения, вызвал бурную полемику, как в печати, так и в среде творческой интеллигенции. Приводимый текст представляет собой краткую запись выступления К. Г. Паустовского на обсуждении романа В. Д. Дудинцева в Центральном Доме Литератора. Редкая по тем временам по своей искренности и бескомпромиссности речь вызвала широкий резонанс и распространялась в Самиздате.

Я не собираюсь говорить о литературных достоинствах и недостатках, но я считаю, что пора полным голосом говорить без обиняков.

Товарищи! Для меня Дудинцев — явление весьма значительное, крупное. Роман Дудинцева — это первое сражение с Дроздовыми (Дроздов — один из героев романа, директор комбината, противостоящий главному герою — изобретателю Лопаткину. — М. Б .), на которых наша литература должна накинуться, пока они не будут уничтожены в нашей стране. Поэтому меня смутили слова, в которых я уловил оттенок, что это не так страшно, потому что это будто бы прошлый день, и сейчас остались остатки Дроздовых. Ничего подобного! Дроздовых тысячи и сейчас. Я хочу сказать об этом. Меня радует одно обстоятельство: те самые люди, которые в какой-то мере солидаризируются с Дроздовыми, не нашли возможным здесь присутствовать. Меня это в известной мере радует. Совесть писателя должна быть в полной мере совестью народа. Дудинцев вызвал огромную тревогу, которая существует в каждом из нас. Тревогу за моральный облик человека, за его чистоту, за нашу культуру.

Книга Дудинцева — это беспощадная правда, которая единственно нужна народу на его трудном пути к новому общественному строю. Книга Дудинцева — это очень серьезное предупреждение: Дроздовы не уменьшились, они существуют.

Сравнительно недавно мне довелось быть среди Дроздовых довольно длительное время и очень много с ними встречаться. Это было на теплоходе «Победа». Половина пассажиров — интеллигенция, художники, рабочие, актеры. Это один слой, который занимал 2-й и 3-й классы. Каюты «люкс» и 1-й класс занимал другой слой — заместители министров, крупные хозяйственники и прочие номенклатурные работники. С ними у нас ничего общего не было и не могло быть, потому что по мнению 2-го и 3-го классов Дроздовы, занимавшие половину теплохода, были не только невыносимы своей спесью, своим абсолютным равнодушием, даже своей враждебностью ко всему, очевидно, кроме своего положения и собственного чванства.

Кроме того, они поражали своим диким невежеством. Пускать таких людей за пределы нашей родины, по-моему, преступление ( аплодисменты ), потому что у них — Дроздовых — очевидно, совершенно различные понятия о престиже страны и советского человека. Достаточно таких весьма классических вопросов, которые задавали эти люди проводникам, гидам, переводчикам. Приведу только два примера, и это будет достаточно. Один из Дроздовых, занимавший очень большой пост в прошлом, спросил про картину Рафаэля: «Что это нарисовано? Суд над Муссолини?». Я слышал такой вопрос в Акрополе: «Как пролетариат мог допустить разрушение Акрополя?».

Кроме того, все что есть хорошего на Западе, подлежит осуждению. Например, когда мой сосед, ленинградский писатель, сказал: «Какое море по цвету замечательное!», один из Дроздовых, который стоял рядом, заметил: «А у нас что, море хуже по цвету? Надо будет проверить этого товарища!». Это мелочь, но в данном случае достаточная, чтобы мы видели лицо Дроздовых. Я говорю о тревоге, которая пронизывает каждого из нас, которая пронизывает Дудинцева. Где корни этой тревоги? Почему так встревожен Дудинцев, безусловно человек большого мужества, большой совести?

Дело в том, что в нашей стране безнаказанно существует, даже, в некоторой степени, процветает новая каста обывателей. Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашей страной, ни с социализмом. Эти циники и мракобесы, не боясь и не стесняясь никого, на той же «Победе» вели совершенно погромные антисемитские речи. Таких Дроздовых тысячи, и не надо закрывать глаза.

Но важнейшая заслуга Дудинцева, который ударил по самому главному, в том, что он пишет о самом страшном явлении в нашем обществе. И на это ни в коем случае нельзя закрывать глаза, если мы не хотим, чтобы Дроздовы затопили всю нашу страну. Откуда это взялось? Откуда эти разговоры о низкопоклонстве? Откуда эти рвачи и предатели, считающие себя в праве говорить от имени народа, который они в сущности презирают и ненавидят, но продолжают говорить от его имени. Они не знают мнения народа, но они — любой из Дроздовых — могут совершенно свободно выйти на трибуну и сказать, что и как думает народ. Вы извините, что я говорю слишком резко, но я считаю, что тут не может быть никаких полунамеков, потому что это слишком грустно и слишком опасно.

Откуда они явились?