Юлий Квицинский - Время и случай

Тогдашнее руководство МИД СССР понимало это. Но это отнюдь не означало, что подобная точка зрения превалировала в других ведомствах. Там было много иллюзий, помноженных на честолюбивые амбиции их авторов. В причудливый комок сплетались представления, будто одно присутствие наших войск на территории ГДР уже позволяет нам чуть ли не продиктовать условия воссоединения, добиться выхода ФРГ из НАТО, создания конфедерации двух германских государств. Поговаривали о нашей отдельной договоренности с социал-демократами в обход правительства Коля — Геншера, которая спасет ГДР, о синхронизации процесса воссоединения Германии с процессом создания коллективных структур безопасности в Европе, о возможности получения с Германии гигантских репараций и т. п. Это была какая-то сюрреалистическая смесь консервативных взглядов, требовавших сохранить ГДР как социалистическое государство, оставить ее в Варшавском пакте или, на худой конец, добиться нейтрализации всей Германии, разумеется, при оставлении там на неопределенное время наших войск и содержании их за конвертируемую валюту и за счет немцев, и демократических призывов дать зеленый свет воссоединению, но найдя при этом способ сочетать социалистические достижения ГДР с прелестями рыночного хозяйства ФРГ. Причем и правые, и левые, предаваясь каждый, по сути дела, сумасбродным надеждам, похоже, рассчитывали погреть на воссоединении руки в плане получения свободной валюты, которой им так всем не хватало. И те и другие были не прочь опереться, отстаивая свои взгляды, на огромный эмоциональный потенциал, который оставила в душах наших людей Великая Отечественная война. Германский вопрос для нас не был никогда сравним по своей взрывной политической силе ни с каким другим вопросом нашей внешней политики. Это остро чувствовал Э. А. Шеварднадзе. Наверное, чувствовали и другие члены тогдашнего руководства. Говорю «наверное», потому что мне в те дни с ними не приходилось очень уж часто общаться.

Поворот в судьбе ГДР наступил где-то в конце лета 1989 года. Визит М. С. Горбачева в ФРГ в июне того же года был впечатляющим по приему, оказанному нашему высшему представителю, по количеству подписанных документов, по той атмосфере, которая царила на переговорах. Ничего подобного в других странах Запада еще не было. Ближайший друг и советник нашего «Генерального» А. Н. Яковлев в конце визита в шутливой форме даже «упрекнул» меня, что вот, мол, устроил здесь «потемкинские деревни». Он знал, конечно, что никто «потемкинских деревень» в условиях западного мира устроить не может. Казалось поэтому, что открылась широкая дорога к действительно новому масштабному развитию отношений с ФРГ в условиях продолжающегося существования ГДР. К тому же ФРГ сама недавно принимала с официальным визитом Э. Хонеккера, а канцлер Г. Коль красовался вместе с ним на фоне государственного флага ГДР перед своей резиденцией. Руководство же СДПГ подписывало с руководством СЕПГ пространные документы о «культуре» политического диалога, как бы бросая немой укор своим соперникам из правящей коалиции в отсутствии у них нового политического мышления применительно к ГДР.

И тем не менее берусь утверждать, что именно тем летом 1989 года жизненный нерв ГДР то ли лопнул, то ли был перерезан. Во всяком случае в Бонне после визита был сделан вывод о возможности резко нарастить давление на режим Э. Хонеккера, открыто демонстрировавший неприятие курса М. С. Горбачева на перестройку и внутренние реформы. Возможно, свою роль в кристаллизации этого вывода сыграло также тогдашнее венгерское руководство, явно рассчитывавшее на усиление экономической помощи ФРГ за услуги в делах по созданию трудностей для руководства «братской» ГДР.

Что-то происходило и у нас в Москве. Множились выступления нашего известного историка профессора В. И. Дашичева о необходимости открыть границу ГДР. Дашичев изображал при этом из себя советника М. С. Горбачева. Это не соответствовало действительности. Однако данная версия никем не опровергалась. На мои недоуменные телеграммы в Москву никто не отвечал. Более того, аналогичные мотивы стали появляться в заявлениях и интервью заведующего Международным отделом ЦК КПСС В. М. Фалина, и его ближайших сотрудников.

Моя мысль вновь и вновь возвращалась к многозначительному эпизоду. Однажды, находясь в командировке в ФРГ, А. Н. Яковлев спросил меня в машине, нужна ли вообще стена в Берлине. Вопрос был неожиданный и, что называется, «в лоб». Помню, я ответил ему, что стена, конечно, штука неприятная, но снять ее — значило бы отказаться от ГДР. Сдать ГДР еще в 1953 году предлагал Берия и с соответствующими инструкциями направил в Берлин B. C. Семенова. Берия — расстреляли. Во всяком случае, сказал я, просто рассуждать о том, нужна или не нужна стена, не получается: надо решить, нужна нам или больше не нужна ГДР.

В условиях открытой границы при существующей разнице в жизненном уровне с ФРГ она долго не продержится. А с существованием ГДР связаны наши жизненные интересы, весь баланс сил в послевоенной Европе.

А. Н. Яковлев не стал продолжать разговор, но чувствовалось, что с таким видением проблемы он был не очень согласен. Наверное, перспектива показалась ему слишком пессимистичной. Или она уже тогда не пугала его? Во всяком случае, учитывая близость А. Н. Яковлева к М. С. Горбачеву и его влияние как члена Политбюро на формирование внешнеполитического курса СССР, его вопрос вряд ли был случаен. Однако я и до сих пор не верю, будто кто-либо из московского руководства мог представить себе летом 1989 года, что через год одно из наиболее развитых и процветающих в хозяйственном плане государств Варшавского договора, каковым была ГДР, исчезнет с карты Европы.

Справедливости ради должен, правда, заметить, что опасность национального вопроса для судеб ГДР с самого начала понимал Э. А. Шеварднадзе. Во всяком случае, он намекал мне на это обстоятельство при назначении послом в ФРГ. Позднее он утверждал, что предвидел скорый крах — ГДР. Но и он, как мне кажется, думал в то время все же в иных временных и политических рамках, не сопоставимых с тем, что затем произошло в реальной жизни. Во время того разговора я сказал ему, что ФРГ никогда не решится сама «полезть» в ГДР. Если ГДР и грозит реальная опасность, то она внутри самой ГДР и поддается контролю с нашей стороны. Эдуард Амвросиевич не стал тогда возражать.

Как бы там ни было, проходивший в сентябре 1989 года съезд ХДС и выступление на нем канцлера Г. Коля подействовали на меня как резкий звонок, предупреждающий о том, что правительство ФРГ увидело возможность добиться серьезных перемен в обстановке, складывающейся в Восточной Европе, и что в этой связи тучи сгущаются прежде всего над ГДР.