Вирхиния Вальехо - Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Восхищаюсь уникальным талантом Пабло так быстро слагать стихи и эпитафии, его генетической предрасположенностью ко всему, что связано с похоронным бизнесом. Он объясняет: это уже привычка. В день он пишет дюжины смертельных угроз врагам и отправляет их по почте с отпечатком пальца, чтобы никто не пытался оспорить его интеллектуальную собственность. Интересуюсь: могу ли я оставить себе его «беретту»… хотя бы на время, ведь кто-нибудь из его врагов может рано или поздно попытаться зарезать меня.

– Я всегда говорил тебе, что ты не должна расставаться с ней даже в душе, любимая.

Чувствую огромное облегчение. Решила не просить у него мой брелок с золотым сердечком до тех пор, пока он не попросит обратно свой пистолет. Пабло гладит меня по лицу и клянется: пока он жив, никто не коснется даже волоса на моей голове. В довершение приводя очень лаконичный аргумент, лучше, чем на любой мраморной плите:

– Тому, кто осмелится хоть пальцем тронуть это личико, я отрежу обе ручки бензопилой! А потом сделаю то же самое с его мерзкими дочерьми, матерью, женой, девушкой, сестрой, с папой и братьями тоже. Главное, чтобы ты не беспокоилась!

– Вот это награда в утешение, Пабло! «Чудовище с демонически-темной душой»… – идеальное имя для главного героя моего романа, разбойника, такого же, как ты, но с лицом Тирофихо…

– Тогда я точно брошу тебя в водоворот, Вирхиния! Если же у него будет лицо «командира-папочки» из «M-19», ты продашь больше книг, а итальянцы снимут кино. Потом пришлешь мне именной экземпляр: «Моему фею-крестному, который вдохновил меня на написание этой истории. Ваша Золушка».

Мы оба смеемся. Эскобар смотрит на часы и говорит: «Поскольку сейчас как раз два, я отвезу тебя в отель, а мои парни заедут за тобой в три». Но сначала мне нужно припудрить свой красный нос, после стольких слез он похож на клубнику. Иначе служащие отеля будут шептаться, что Пабло Эскобар бил меня, пытаясь отнять бриллиант.

Поскольку мы уже больше не увидимся, теперь я могу спросить у него, почему я была единственной женщиной, которой он никогда не дарил меха или драгоценности. Пабло обхватывает меня руками, целует в губы и говорит на ушко: «Я хотел сохранить иллюзию, что не купил самую красивую, храбрую и верную (хоть и не до конца) женщину в мире…» Довольно улыбаясь, я припудриваю нос, а он гордо наблюдает за мной, добавляя, что макияж – настоящее чудо. Жаль, что у него нет косметических лабораторий, как у этого гада из Кали, – только лаборатории с кокаином. Пабло говорит, если бы я украла формулу кокаина и назвала ее своим именем, то стала бы богаче его. Смеясь, я спрашиваю, когда он наконец займется легальным бизнесом. Звучно хохоча, Пабло отвечает:

– Никогда, любовь моя! Никогда! Я всю жизнь буду самым великим бандитом на свете!

Перед тем как уехать из домика, Эскобар, со странным блеском в глазах, объявляет, что приготовил мне сюрприз, чтобы я не уезжала грустная. Он предложил мне провести целый месяц в Майами, отдохнуть от угроз.

– Там сейчас Карлос Агилар, El Mugre, и остальные мои поверенные. Они встретят тебя в аэропорту и отвезут обратно, чтобы ты у меня не сбежала в Швейцарию! Наслаждайся, а когда вернешься, я позвоню, и мы обсудим то, что они покажут тебе. Думаю, тебе понравится. Мне хочется услышать, что ты думаешь.

Пабло сел за руль, мы уезжаем. За нами следует еще одна машина, там едут только двое его парней. Меня удивляют минимальные меры предосторожности. Пабло объясняет, что теперь в Медельине его настолько уважают, что никто не осмелился бы сунуться к нему. Я отмечаю: на моем языке «уважение» иногда называют террором и спрашиваю, кого на этот раз он убьет в мое отсутствие. Ущипнув меня за щеку, он отвечает, что ему не нравится, когда я так с ним разговариваю.

Уточняю: до меня дошли слухи, что истории о наркоторговцах, отбирающих яхты, вышли из его офиса вскоре после случившегося с Виейрой. Пожав плечами, Пабло отвечает, что не может контролировать все, что говорят его парни. И если уж жена господина из Кали разработала план, выставив себя с мужем психопаткой и глупцом, то это не его вина. Теперь любой может позвонить на радиостанцию, заявив, что Тарзан – наркоторговец, его старая лодка – яхта, а несчастный случай в открытом море – попытка самоубийства.

– Признай теперь, благодаря этой гадюке СМИ будут называть каждого, кто приблизится к тебе, наркоторговцем.

– Нет, Пабло, не будь таким оптимистом! Пару месяцев назад Фелипе Лопес сделал мне предложение. Тебе должно быть это известно, поскольку мой телефон на прослушке. Он – сын самого могущественного экс-президента Колумбии, высокий, статный красавец из «Гражданина Кейна» [249]. А в журнале «Semana» о тебе всегда отзывались подозрительно хорошо, считая, что ты больше, чем… очередной соперник хозяина.

Я даже не повернулась посмотреть на его выражение лица. Через секунду Пабло спрашивает, что ответила «Золушка». И я дословно повторяю:

– «Поскольку ты всегда был сторонником «свободного» брака, может, хочешь разделить меня с Пабло Эскобаром, которого ты превратил в легенду? Мои мужья не были похожи на «предводителя оленей», в отличие от тебя, женившегося на самой страшной женщине Колумбии, каково же тебе будет, если женишься на самой красивой?»

Пабло хохочет от души, отмечая: Фелипе Лопес способен на все ради того, чтобы скрыть свои секреты… и тайны жадных магнатов. Уточняю: скорее тайны щедрых вложений обоих наркокартелей в продвижение его папы. Рассказываю Пабло, что семья Лопес продолжает строго следовать предписаниям Уинстона Черчилля Георгу VI [250]. Однажды король спросил у премьер-министра: зачем держать в кабинете министров «этих ужасных лейбористов».

Черчилль, говоривший на том же языке, что и король, ибо был внуком герцога Мальборо, – да и разговор был публичным – ответил, изящно описав руками два полукруга по бокам:

– Ваше величество, затем, что лучше держать их внутри, чтобы они отсюда гадили наружу, чем оставить их снаружи, чтобы они гадили внутрь – сюда!

Мы снова смеемся, а Пабло говорит, что больше всего будет скучать по моим историям. Отмечаю: его истории лучше, поэтому он хочет оставить меня «при себе». Пабло уверяет, что я была единственной женщиной, распахивающей настежь двери лифта, как «Супермен»; он никогда не забудет, как я ревела от слезоточивого газа (и не только), не беспокоясь о косметике, добавляя, что еще не встречался с женщиной, у которой двадцать жизней. Тогда я напоминаю: он всегда должен помнить, что у него только одна жизнь. В день, когда он потеряет ее, мне захочется застрелиться. Мы, как обычно, перебрасываемся фразами. Получается некий словесный пинг-понг. Внезапно на светофоре загорается красный, и мы останавливаемся. Мы никогда раньше так не делали, ночью он всегда ехал как беглец от правосудия, не так медленно, как сегодня вечером. Повернувшись направо, я вижу, что женщина за рулем соседнего автомобиля узнала нас, и не может поверить своим глазам. Мы оба приветствуем ее, а Пабло посылает огромный воздушный поцелуй. Она радостно улыбается. Я говорю, что, раз уж теперь он стал настоящим секс-символом, то ему необходимо больше заниматься любовью, а не войной. Пабло смеется, взяв мою руку, целует ее, как бы благодаря за подаренное мной счастье, и с хитрым взглядом обещает, что с этого момента попытается меньше есть. Тогда я произношу: