Александр Коржаков - Бесы 2.0. А цари-то ненастоящие!

И, думаю, он ее убил бы, если бы узнал, что это она, по сути дела, довела его престарелую мать до могилы.

Ельцину сообщили: Клавдия Васильевна умерла. Он приехал в Барвиху совершенно подавленный, горе испытывал неподдельное и большое, это было видно.

Я шел по коридору, в доме началась суета, скорбные хлопоты. Навстречу — сестра-хозяйка, попросила меня отойти в сторону, долго мялась и сказала шепотом:

— Александр Васильевич, я не смогу промолчать — меня потом совесть замучит. Это из-за Наины у старушки приступ случился такой, что сердце не выдержало. Она устроила ей скандал. Орала на весь дом, выговаривала за какие-то свердловские истории. Вот бабушка и отдала богу душу…

Похоронили мать Ельцина на Кунцевском кладбище. После похорон Наина стала ездить туда каждый день. Наверное, замаливала грех, прощения просила. Стала ближе к церкви, наш батюшка отец Георгий с ней долго общался. О чем — тайна исповеди, он не рассказывал, естественно. Ельцин мне с гордостью за жену говорил: «Вот Наина молодец, мне все некогда, а она каждый день мотается на кладбище». Я знал истинную причину, но промолчал.

Комнату, в которой президент обедал, мы называли задней. На стене там висели старинная икона и портрет матери Ельцина. Его написал Илья Глазунов. Он рассказывал мне, как трудно было ему работать. Илья Сергеевич располагал только одной фотографией Клавдии Васильевны, не знал характера этой женщины, никогда не слышал ее голоса, не видел улыбки. Но желание и мастерство сделали свое дело — портрет получился превосходный. Глаза, волосы, мелкие морщинки были прорисованы с присущей Илье Сергеевичу тщательностью.

Когда мы с Борисом Николаевичем вместе обедали в задней комнате, на меня всегда со спокойным достоинством смотрела его мать. Портрет был сделан настолько искусно, что в любом конце комнаты Клавдия Васильевна встречалась с посетителем взглядом. И со своим сыном тоже. Потом мы переехали из четырнадцатого корпуса Кремля в первый. Портрет не вписался в новый богатый интерьер. Картину отвезли на дачу…

Думаю, был и еще один раз, когда Наина ощутила тяжесть мужниной руки. Началось с того, что мне позвонила заведующая интернатом для детей-инвалидов и поделилась наболевшим: внук Бориса Николаевича, Глеб (сын Тани Дьяченко и мой крестник), совсем от рук отбился…

— Мальчик в который раз уже убегает, ловили его то на остановке, то в лесу, — чуть не плакала в трубку женщина. — Мама с бабушкой бывают, но редко, я им говорила уже о проблеме, а они не реагируют никак. И, наверное, от деда скрывают. Что мне делать?..

Я удивился: в семью Ельциных давно не вхож, почему мне звонок? Интересуюсь: чем могу помочь?

— А может быть, вы мне номер телефона Бориса Николаевича дадите? Ему скажу. Потому что мне страшно: ведь однажды можем мальчишку и не найти после побега. Не кандалы же на него надевать…

Я дал, конечно, номер телефона деда Глеба. Парнишка — больной, своим действиям отчет дает не в полной мере, не дай бог, и впрямь убежит так, что не найдут.

Его дед в это время жил на госдаче в Горках-9, где участок размером в 77 гектаров, дом в три тысячи «квадратов», конюшни, бассейны и прочие прелести дачной жизни. Уж, наверное, найдется, где побегать внуку. Думаю, после того, как директор интерната позвонила деду, у бабушки мог еще один синяк появиться. Уж я-то могу представить его реакцию… А директор, судя по всему, дозвонилась: Глеба забрали домой, и рядом с ним появилась целая бригада медиков, гувернеров — «французов», тренеров, преподавателей. Плавание, акробатика, шахматы, рисование, языки — у мальчишки был очень насыщенный график, не забалуешь. И он ожил: стал демонстрировать успехи в учебе и спорте, участвовать в международных соревнованиях инвалидов.

У нас, увы, десятки и сотни тысяч больных детей. И далеко не все (а вернее, меньшинство) родителей могут позволить себе нанять для чада гувернеров и тренеров. Семья № 1 — могла. Потом мать Глеба в Интернете в «Живом журнале» пыталась мне что-то рассказывать о том, как я был не прав. Но звучало это все несерьезно. Заведующая интернатом, когда мне позвонила, была гораздо убедительнее.

Наина старалась влезть повсюду, такой у нее стиль общения с домочадцами и персоналом. Мало кто знает, что на закате жизни ЕБН лечился сразу у трех врачей. Тамара Курушина в Свердловске прописывала ему одно лекарство, а московские специалисты, Владлен Вторушин и Анатолий Григорьев, — другое. И весь, как говорит молодежь, прикол заключался в том, что это Наина «анализировала», как препараты друг с другом соотносятся. Когда муж уходил на работу, супруга совала ему горсть таблеток, рекомендованных по телефону Курушиной. А другой пакетик лекарств ему выдавали столичные врачи.

ЕБН все эти пилюли пил не столько ради здоровья, сколько для того, чтобы отвязались. Поэтому на работе мог, обнаружив таблетки от Курушиной в кармане, выпить их, запив коньяком (после 1993 года — водкой), а потом и препараты от других медиков проглотить. Казалось, он думает о своем организме как о вечном двигателе.

Ну а жена спокойна: как же, мужа завтраком накормила и таблетками. Можно и по дому «пошуршать». Вот только выходило это у нее, как у старшины роты, для которого всё всегда в подразделении из рук вон плохо. Просто мозги так у прапорщика устроены.

Как-то очень уважаемая мною Галина Волчек рассказала, что она приехала в гости к Наине, и та ей пожаловалась: впроголодь, мол, живем, в холодильнике шаром покати. Поэтому Галина в фильме про Наину очень возмущалась «условиями жизни» семьи президента.

Однажды меня вызывает раздраженный ЕБН:

— Александр Васильевич, Наина говорит, что у нас в доме есть нечего. Это почему еще?

— Да вы что, Борис Николаевич! Два повара, горничные, целая группа снабженцев, полные закрома, включая черную икру.

— Не знаю. Разберитесь. Она придумывать, что ли, станет?..

Выяснилось, что именно это его предположение и оказалось верным.

Приезжаю с инспекцией. Шеф-повар Дима Самарин меня выслушал, и у него глаза на лоб:

— Пойдемте, Александр Васильевич, я покажу «пустой холодильник»…

Холодильник там — это не «Стинол» двухкамерный, холодильник в Барвихе — это полуподвал площадью метров в 80, где я до того момента, кстати, ни разу не был. Минус 20 градусов, всё в инее, и съестные запасы в таком количестве, что можно глобальную войну сидеть пережидать. На крюках висят три десятка туш — свиных, коровьих и телячьих, оленьих, кабаньих. А еще рыба, зайцы, утки, тетерева — какой освежеванной твари там только не было.

Самарин докладывает: помимо вот этого всего еще каждый день (!) от Фертикова, директора охотхозяйства в Завидово, приходит «Волга» с полным багажником свежайшего молока, творога, кефира, сметаны, масла. Потому что Завидово — это не только лоси с кабанами, но и элитное молочное стадо. В свое время Брежневу кто лимузины дарил, кто — оружие, а финский президент Урхо Калево Кекконен презентовал 25 голов отличного крупного рогатого скота. Ну что еще может подарить руководитель аграрной страны с развитым животноводством и очень качественными молочными продуктами… Стадо разрослось, и Фертиков, даже без напоминания, исправно снабжал резиденцию в Барвихе «молочкой».