Александр Коржаков - Бесы 2.0. А цари-то ненастоящие!

Николай Дмитриевич вынужден был вернуться в Москву. Тихо жил у себя на даче и ездил на процедуры в ЦКБ. Одно легкое пришлось удалить. Усугубила его состояние еще одна беда: от печки сгорела дача, они с женой едва успели выбраться, прихватив только личные документы.

Однажды, уже будучи депутатом Госдумы, я приехал в больницу навестить Николая. Поразила огромная усталость в глазах — такая бывает у человека, когда он раздумывает: бороться за жизнь или бросить уже?

— Николай Дмитриевич, хватит о болячках думать. А давай-ка ко мне помощником в Думу. У меня их немало, но мудрых — нет…

— Саша, думаешь потяну? Спасибо за предложение, еще, значит, поработаем! — воспрянул он. И сразу почувствовалось: стержень внутри этого человека никуда не делся.

Проходит пара дней, я уезжаю в Новгород в командировку. Очень насыщенная была поездка. С рыбаками встречался — с настоящими, не ряжеными подставными. Я новгородцам катер с мощным американским мотором подарил на средства из своих книжных гонораров, чтобы за браконьерами по Ильменю рыбнадзор гоняться мог. И тут звонит врач:

— Александр Васильевич, с Николаем Дмитриевичем всё не очень хорошо. Он про вас вспоминал. Приехали бы вы…

Не успел я доехать до Москвы, как еще один звонок: Егорова не стало.

Похоронили его на Кунцевском кладбище. Отпели в монастыре. Очень скромная могила, незаметный памятник. И — нечто сверхъестественное, таких совпадений просто не бывает… Егоров очень любил песни Ободзинского, самый почитаемый певец у него был. И в тот же день (!), когда похоронили Николая Дмитриевича, но только на час раньше, в двух метрах его могилы на Кунцевском кладбище, по-соседски появился свежий холмик с табличкой: Валерий Ободзинский…

Память о демократических реформах конца 80-х — начала 90-х годов у народа потихоньку вытравили. Ни к чему это «баловство», решила новая власть, а то, глядишь, задумываться начнут, почему по Конституции единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ, а в реальности — все источники власти сидят в креслах в границах Садового кольца.

Когда началась борьба с привилегиями в конце 80-х, Ельцин стал настоящим изгоем. Своим выступлением на 19-й партконференции в 1988 году он сжег все мосты и стал для властной верхушки не то чтобы нерукопожатным (он все равно оставался для них своим, номенклатурным), но опасным — в том плане, что контакты с ним ничего хорошего для карьеры не сулили. В тот момент рядом с ним осмеливались быть лишь те, кто искренне хотел в стране перемен к лучшему, кто разделял позицию Ельцина: закон — для всех, народ — не быдло. Причем это часто были люди простые, не при должностях.

Например, Лидия Алексеевна Муранова, которая организовывала для Ельцина занятия по теннису, чтобы он отвлекался от проблем, оставался уверенным в себе. На эти занятия она приглашала известных спортсменов, чтобы Ельцину было с кем играть в паре. Никто, кстати, не отказывался. После игры была обязательная сауна, чай с травами. Там, в спорткомплексе, я с ней и познакомился. Очень человечная, но требовательная и исполнительная женщина.

Когда Бориса Николаевича стали тревожить старые травмы спины, Муранова устроила ему лечение у Бориса Праздникова — работал в Большом театре такой знаменитый мануальный терапевт (хотя, скорее, костоправ и массажист). Ставил на ноги всех, у кого были проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Его знала вся Москва и не только — под его руками побывало немало звезд, например, актриса Синди Кроуфорд, хоккеист Павел Буре и др. Поэтому я считаю, что Лидия Алексеевна (да просто Лида) своей заботой внесла большой вклад в судьбу будущего гаранта Конституции, поддержав во время депрессии и практически восстановив его форму.

И вот в 1989-м стартует избирательная кампания по выборам народных депутатов СССР. Ельцин, будучи первым заместителем председателя Госстроя, решил баллотироваться. Желающие помочь ему приходили в Госстрой, записывались, им давали координаты других активистов из их района или предприятия. Таким образом сформировались инициативные группы, члены которых расклеивали объявления и наглядную агитацию, оповещали жителей обо всех мероприятиях в рамках избирательной кампании.

Уже после выборов активисты объединились в ряд неформальных общественных организаций: клуб избирателей Академии наук СССР, Комитет Девятнадцати (входили представители 19 столичных предприятий, которые выдвигали Ельцина кандидатом в народные депутаты СССР) и др. Они, а также представители Московского народного фронта, Демократического Союза Новодворской, анархо-синдикалисты, участники Демократической платформы в КПСС и другие летом 1989 года создали Московское объединение избирателей (МОИ). Был также создан Общественный фонд «Содружество», который издавал газету «Позиция» (гл. редактором сначала был А. А. Мостовой, а затем — Сергей Евгеньевич Трубе).

Содействие формированию этих новых для страны объединений общественности оказывали Дом кино (Юлий Гусман), Центр научной деятельности и социальных инициатив АН СССР (В. В. Свирский, А. В. Белявский, С. П. Шаманов, А. В. Хозяинов, И. В. Сперанская). Также организовался Фонд содействия депутатским инициативам (Е. В. Котова и К. Ф. Затулин).

МОИ издавало газету «Голос избирателя», главным редактором которой был Л. С. Шемаев (потом он много лет издавал газету «Президент»). Вообще Льву Сергеевичу Шемаеву Ельцин и его семья обязаны очень многим. Безусловно, он был бы доверенным лицом Ельцина, если бы не давно погашенная судимость.

Самоорганизация огромного количества людей в те годы — это было настоящее зарождение гражданского общества в стране, заторканной диктатом КПСС, когда любая самоорганизация граждан расценивалась как покушение на устои. Прошло двадцать лет, и все вернулось на круги своя. Сегодня, если граждане сами, без согласования с властью, объединяются для чего-то, в чем обнаружат политику (а ее везде находят), то инициаторов в лучшем случае признают иностранными шпионами, а в худшем — обвинят по уголовной статье за «экскременты экстремизма» (хорошо, если не за поддержку терроризма).

Совсем недолго в конце 80-х — начале 90-х россияне могли про себя говорить: свободные люди в свободной стране. Это был настоящий народный энтузиазм, не сдавленный запретами. Все те активисты (ну, или большинство из них) не ждали никаких дивидендов за свою деятельность. Они отдавали свободное от работы время (а некоторые и вовсе с работы уходили) общественному благу, и не за деньги, а за идею. Их потом жестоко обманули, но это не вина их, а беда.