Артём Драбкин - Танкисты. Новые интервью

Когда мы подошли к Туапсе, там вместе с кадровыми дивизиями вели оборонительные бои до самого Северного Кавказа. Сейчас мне сложно ответить вам на вопрос о том, как прошел первый бой. Я все время находился в охране. Когда курсантов старших возрастов отозвали обратно в училище и заменили на окончивших обучение танкистов, наш мотострелковый батальон продолжал воевать. И наш взвод охраны также остался при штабе. Это же не на передовой позиции. В руках карабин. Командиром нашего взвода был старшина первого курса. Выставлял четыре поста вокруг палатки командного пункта. А в других условиях, при наличии помещения, мог по пять постов выставить.

В охране у меня произошел один интересный случай в ноябре 1942 года. В ночное время старшина выставил на пост. Опушка леса, он всегда был еще днем прорезан около штабной палатки, кустарник убран. Его собирали днем в большие скирды. За этим кустом я и встал. Старшина показал мне сектор обстрела. Впереди была дорога, и взводный приказал мне внимательно смотреть туда, так как по дороге возможно движение противника. Ну, все ясно. Посмотрел-посмотрел. Думаю: идея стоять за кустом не из лучших – противник увидит. А вот если я подлезу под куст, быть может, там замаскируюсь, и не видно станет. Получилось так, как и задумал, я себе гнездо сделал. Залез туда. Из карабина прицелился, как будто все хорошо, сектор обстрела даже лучше. Поставил какую-то подпорку под ствол.

Ночь. Минут тридцать я еще внимательно смотрел. Прислушивался к каждому шороху. Потом заснул. Слышу, уже в полусне, как старшина проходил. Раза три меня окрикнул: «Часовой!» Думаю, если подам голос, значит, взводный увидит, что самовольно пост покинул, и завтра же построит взвод. Начнут меня судить. Поэтому промолчал. Старшина ушел, я потихоньку выбрался из-за куста. Вдруг слышу разговор какой-то. Решил, что это взводный далеко не ушел. Но когда прислушался, то понял, что разговор ведется на немецком языке. Опять стал выглядывать. Со сна гляжу сквозь прорезанный кустарник в сторону толстых сосен. В той стороне, откуда раздается голос, стоит человек. Сначала мне показалось, что их двое, а это сосна и рядом мужчина. Я вижу, что он держит в руках что-то и разговаривает. В просвет было плохо видно, то ли это чемодан, то ли какая-то коробка.

Наверху летает «рама». Гудит. Мутное настроение. Понял, что этот немец держит связь с самолетом-разведчиком. Разговаривает с самолетом по рации, как дошло до меня. Выхожу, подаю голос: «Хенде хох!» Он одну руку поднял, а во второй держит сундучок. Я по-немецки ни черта не понимал, разве что в школе десяток слов выучил. Веду пленного в командный пункт бригады, который был развернут в палатке. До него надо пройти метров 75, не больше. Дело в том, что мне-то известно, в какой стороне командный пункт. Так что вел врага уверенно. Да и немножко палатка просвечивала сквозь ветви. Лампочка горела внутри. Постоянно в пути подаю немцу команды, показываю направление. И говорю: «Шнель! Дорт!» Что означает второе слово, даже и не знал. Больше махал руками, чем разговаривал.

Привел его к этой палатке, вызываю старшину. Выходит взводный. Докладываю, что на посту прихватил немца-корректировщика. Старшина увел его в палатку, от которой я встал в четырех-пяти метрах. О чем там разговор был, не знаю. Прошло минут тридцать. Выводит этого немца уже не старшина, а начальник штаба бригады. И дает мне команду: «Отвести метров за двести в камыши и расстрелять». Е-мое, расстрелять. Вы сейчас даже не представляете мою реакцию на такие слова. Словно обухом по голове. Никогда в жизни в живого человека даже не стрелял. А тут расстрел! Ну что же, дослал патрон в затвор карабина, повел пленного. Когда отвел его метров на 50, тот начал плакать. Разговор идет по-русски. Он мне говорит: «Ты знаешь, у меня жена, двое детей, и родители еще живы. Старенькие. Живут в станице Кущевская на севере Краснодарского края. Меня завербовали немцы. Условия жизни были таковы, что я был вынужден согласиться». Все это он рассказывал, пока мы шли к этим камышам. Голова гудит. Ничего не понимаю. Мысли путаются. Вы знаете, когда он начал рассказывать, меня самого дрожь взяла. Думаю, как же я его буду расстреливать? Ведь русский человек. Когда дошли до камышей, даю ему команду: «Не вздумай попасться повторно. Беги к своему дому». Сделал два выстрела поверх его головы, но не тронул беглеца.

Вернулся к штабу и доложил, что расстрелял пленного. А сам боюсь, ведь взял на себя такую тяжесть. Если проверят, то меня вместо него расстреляют. Но никто не проверял, где я его убил, ведь все слышали два выстрела.

В начале декабря 1942 года пришел приказ всех курсантов училища отозвать с боевых действий для продолжения учебы. Нас погрузили на грузовые машины и повезли куда-то в порт, южнее Баку. Подошел небольшой пароходик, на который мы погрузились. При погрузке произошла интересная вещь. Мы уже имели немного боевого опыта. Смело действовали. На пароходе, по всей вероятности, раньше перевозили кавалерийское подразделение, поэтому еще не успели убрать конский помет: кое-где кучи были убраны, но в основном все было засорено.

Мы с собой имели запас НЗ в вещевых мешках. Заставили перегрузить на пароход все, что было с собой. Относили вещмешки: в коробках выданные ранее каждому сухари и колбаски. Многие при погрузке прорезали вещмешки, вытаскивали свои и чужие колбаски, прятали их в шинельные скатки. Но как бы там ни прятали, все было замечено. Построили на палубе всех курсантов. Заставляли каждого разматывать скатки. Где находили колбаски, записывали такого курсанта. Те, кто спрятал колбаски на палубе, сохранили добычу. А то, что в скатках нашли, все изъяли. Владельцев скаток в рабочую бригаду собрали и заставили убрать весь помет с корабля. В порядке наказания.

Грузились мы часа два или три. Переплыли на восточный берег Каспийского моря в Красноводск, откуда по дороге, минуя Ашхабад, приехали в какое-то маленькое местечко. Ехали на товарном поезде с двухэтажными нарами. Что интересно: когда проезжали пески, нам казалось, что там ничего не могло расти. На остановках приходили местные жители. Приносили огромные арбузы, дыни и виноград. И это в декабре месяце. Мы страшно удивлялись. Но они ничего за деньги не продавали: взамен просили или соль, или табак, или чай. Три вида бартера: если есть, то меняли, нет – тогда уходили.

Приехали мы в это маленькое местечко, разгрузились. Стоят две пустые казармы. Третья казарма являлась одновременно столовой и кухней. Еще одно маленькое двухэтажное кирпичное помещение занимал штаб. Продолжали учебу. Довольно-таки интересным способом. Он назывался «пеши по-танковому». Никаких танков не имелось, поэтому мы отрабатывали в наступлении танковый взвод и как ведется разведка на своих двоих. Ходили группой, имитируя движение боевой машины. В марте 1943 года поступает команда: всему курсантскому составу присвоить звание «лейтенант» или «младший лейтенант». Кто как себя чувствовал и сдавал зачет. Определяют нас в три группы для отправки в три областных центра: Свердловск, Челябинск и Тюмень.