Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

– Ну да, как и все они, – ответила она. – Но она могла влиять на события. Она любила, иногда злилась – и пробивала дорогу сквозь судьбу, как Моисей плыл сквозь тростники, а потом раздвигал воды.

– Точно! – Лале понравилось это сравнение. – Она, как Моисей, посмотрела в лицо своему видению и преобразила его – но сделала она это ради знаний.

– Нет, ради моего сына.

– Для себя самой она это сделала – так поступаем все мы, – сказал дон Леонардо. – Но давайте двинемся дальше. Куда нас ведет эта сцена, сударыня?

– Ну конечно же, к следующей сцене, – с горящим взором ответила их проводница. – На этот раз, если не возражаете, мы обойдемся без постельных интерлюдий и слезливых эпизодов томления и расставания.

Картина, которую они наблюдали, начинала уже надоедать Лале. Нужно срочно переходить к мифологии, этому творению великих умов.

– Эта женщина восхищалась вашим сыном и снискала его уважение, – оживленно сказала она. – Но суть этого воспоминания вовсе не в ней. Сейчас мы направимся туда, где творили тольтекские мастера, к пирамидам Теотиуакана, к оригинальной мудрости вашего народа!

Дон Леонардо смотрел на Лалу и не мог сдержать улыбки: нет слов, она хороша в своем амплуа. Верна себе, выглядит прелестно, ей так важно быть на виду, важно, чтобы ее замечали, ей необходимо оставить свой след в жизни других людей. Ну да пусть поважничает, потешит себя. В конце концов, ее захватит любовь. Такова ее судьба. Такой же оказалась судьба Дхары – и то же самое уготовано человеческому хитроумию вообще. Тольтекские мудрецы понимали это уже больше двух тысяч лет назад: в конечном счете знания должны подчиниться любви.

Похоже, и это прекрасное воспоминание о начале любви должно было подчиниться неизбежному. Пока Лала говорила о своих намерениях, собираясь вызвать чудеса Теотиуакана, два ее спутника просто исчезли из виду и вокруг образовалась странная пустота, безграничное пространство, заполненное светом. Различить здесь можно было лишь какой-то потускневший блеск, в котором ничего не отражалось и ничего не проявлялось. Лала сделала несколько неуверенных шагов в одну сторону, потом в другую, все ожидая, когда же появится новый пейзаж. Насторожившись, с широко открытыми глазами, она медленно повернулась. Ей хотелось крикнуть о помощи, но как признать, что она растерялась? В конце концов, она командует этим видением или кто?

Свет то слабел, то становился ярче; в его колебаниях возникали полустертые образы. Вот стоит в дверях и смеется женщина, красавица Дхара, ее все так же омывает солнечный свет. За ее спиной – какие-то неясные тени, клочья дымки мечутся, словно непоседливые дети. Из-за теней вырастают толпы народа, слышатся бессвязные крики, и в этом шуме Лала как будто узнает себя. В непрерывном людском галдеже звучит и ее голос. В какое неистовство приводят народ ее слова! Но вот, всего за несколько мгновений все краски блекнут, звуки стихают. Гаснут образы людей, умолкает их гомон – и, как только наступает тишина, замирают все чувства. Не остается и следа от смутных желаний и сожалений Сариты. Волнение Дхары, только что столь явственно ощутимое, унесло в прошлое.

А Мигель?.. Что происходит с Мигелем?

Лала успела ощутить вкус того, что он почувствовал, встретившись с Дхарой, и теперь с удовольствием вспоминала это мгновение. Однажды, в детских снах она нашептала ему одну историю, и эта история заставила уже взрослого мужчину испугаться. Вот какой властью над человеческой душой она обладает! Ей удалось взять его за живое тогда и, может быть, удастся еще. Она подняла лицо, пытаясь почувствовать, где он, но, сколько ни старалась, цепенящий туман оставался непроницаемым. Она существо, живущее чувствами людей – такими неподдельными, такими сочными. Чувствует ли он сейчас что-нибудь? Можно ли из этих чувств сотворить разговор? И могут ли ее слова снова завладеть его вниманием? Может ли она не только привлечь, но и удержать его?

У Лалы – той, которая называла себя La Diosa , – перехватило дыхание, пустота, в которой она оказалась, лишила ее всякой уверенности. Только что она могла как угодно играть трепетными воспоминаниями человека, и вот те раз – очутилась неведомо где. Она заблудилась. Да, без этих мучительных человеческих переживаний, вдали от шума человеческих раздумий она оказалась совершенно потерянной. В этом белом свете заключена жизнь, но Лале она была недоступна. Сверкающую тишину пронизывала истина, но Лала не осмеливалась вдохнуть ее. Больше всего на свете ей нужны были отражения, она жить не могла без привычной лжи – а оказалось, что порождать отражения и ложь ей не по силам.

Она пришла в полное замешательство, и, когда ей стало совсем уж невыносимо, что-то слегка изменилось. Кажется, снова послышалось слабое гудение мыслей, а следом – неизбежный гул слов. Видение начинало меняться, принимало новое направление. Лала выдохнула, затем резко вдохнула, и ей стало легче – силы возвращались к ней. Дымка слегка рассеялась, и сквозь тонкий призрачный туман стали оживать новые краски.

Без всяких предупреждений и чьих-либо команд Сарита снова оказалась в другом месте и теперь, как того и хотелось Лале, стояла на вершине великой пирамиды. Она тоже, по-видимому, осталась одна. Издалека доносился грохот вселенной, кувырком несущейся в бесконечность. Порывы утреннего ветра трепали ее шаль, и она пыталась спрятаться от него за низкой стеной, построенной в древние времена и выставившей напоказ тысячи круглых разноцветных камней. Поверхность стены была холодной. Солнце еще только вставало из-за восточной цепи гор и обещало тепло, но пока не было готово выполнить это обещание. Едва занялась утренняя заря, как Сарита вдруг поняла, что знает эту пирамиду, вызывавшую, хотя и по-своему, такое же благоговение, как пирамиды, построенные древними египтянами. Правда, вокруг не было африканской пустыни – со всех сторон видны были знакомые волнистые холмы и горы, поросшие буйной зеленью лета. Перед рассветом прошел дождь, и внизу почти все заволакивал туман. Сарита смотрела на центральную долину Мехико, это была ее родина. Она стояла наверху самой большой пирамиды Теотиуакана, знаменитой цивилизации ее предков, построенной больше двух тысяч лет тому назад и известной как город, где люди становятся богами.

Ей стало спокойнее, оттого что это место знакомо ей. Было холодно и неуютно, но она была готова ко всему, что бы ни ждало ее дальше. Она съежилась у стены и дрожала, пока наконец солнечный свет молча не коснулся ее выцветших розовых тапок кончиками своих любопытных пальцев. Благодарная за эту толику тепла, Сарита осторожно шагнула вперед, и свет солнца неудержимо хлынул на нее. Она подставила ему лицо, шепча молитву признательности. Какое чудо – та живительная сила, которую свет дает человеческой плоти и всем драгоценным живым существам земли! Она медленно повернулась, впитывая в себя тепло, давая лучам проникнуть во все мышцы ее слабого, больного тела. Может быть, это и сон, думала она, но то, что она сейчас чувствует, – это настоящее, тут и спорить не о чем. Довольная тем, что снова осталась наедине с собой, она, согретая ласковым теплом, подождет здесь, прислушиваясь ко всем звукам.