Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Воскресные занятия по видению представляли собой то, что и предполагает их название. Целый год каждое воскресенье по утрам группа из двадцати одного ученика собиралась в доме моих родителей, чтобы погрузиться в видение. Под видением подразумевалось многое. Нужно было долгие часы сидеть в неподвижности. Ум необходимо было успокоить, так чтобы мозг воспринимал все самостоятельно. Это было необычное обучение, часто оно проходило в состоянии транса, и тогда с каждым разом становилось все понятнее, что действительность – это видение.

В отличие от реальности бодрствования, в ночном сновидении нет никакой упорядоченности. Транс – это во многом то же самое; там нет никакого порядка, он не подчиняется никаким законам. Наши воскресные сеансы видения в то далекое время обычно длились довольно долго – так, что можно было войти в транс. Путешествие могло быть коротким, но могло занять и целый день. Моя мать тонко чувствовала потребности каждого ученика и подходила ко всем индивидуально. В один из таких дней, при ее заботливом наблюдении, я провалился в видение, длившееся, казалось, целую вечность…

Как только мой ум перестал сопротивляться, я обнаружил, что вместо гостиной моей матери стою в длинном коридоре, который заканчивается нишей с факелами, отбрасывающими на все колеблющийся свет. На стенах из красного гранита были высечены подробные изображения людей, животных и еще каких-то фигур – они были плохо освещены, и трудно было понять, что там. Бесчисленные символы, четко нанесенные строчками и столбиками, походили на какие-то священные тексты. Рисунки не были похожи на те, что оставляли мои ацтекские предки. Похоже, они принадлежали цивилизации, существовавшей в другом месте, видению, породившему тысячи других видений. Я решил, что попал в тайные катакомбы, спрятанные под одной из древнеегипетских пирамид. От залежей минералов в толще камня по моему телу побежало электричество, экзотические пряные ароматы будоражили мои чувства, вызывая образы забытого человечеством видения.

Несмотря на состояние транса, я был очень взволнован. Не важно, как я оказался в этом месте, оно сулило огромные возможности. Мое любопытство усилилось, когда появился высокий человек в белых одеяниях. Он был лысым, его гладкая голова блестела в свете факелов, придавая ему вид какого-то божественного существа. Некоторое время он разглядывал меня, потом заговорил голосом, исполненным бесконечного терпения.

– Знаешь ли ты, кто я?

Я не задумываясь ответил:

– Вы – верховный жрец.

– А знаешь ли ты, где находишься?

На этот вопрос ответить было не так легко.

– Я… наверное, здесь учат.

– Верно, – улыбаясь, сказал он. – Это место для обучения. Символы, которые ты видишь, послания, так тщательно вырезанные в камне, предназначены для тех, кто видит. Готов ли ты видеть и учиться?

Я был весь внимание. Это видение не имело ничего общего с той реальностью, в которой я жил, однако происходящее представилось мне более чем реальным.

– Да, я хочу учиться.

– Тогда ты останешься, – повелел его низкий голос. – Ты сосредоточишь все внимание на этих стенах с высеченными знаками и не уйдешь отсюда, пока не разберешь, что там написано.

Когда он произносил эти слова, у меня возникло множество вопросов, но не успел я и рта раскрыть, как он исчез. Я огляделся, не зная, с чего начать, и пошел по помещению, проводя пальцами по начертанным символам и пристально разглядывая стены. Я был очень взволнован, но и напуган не меньше. А что, если мне не удастся прочесть эти письмена? Что будет, если я не смогу их расшифровать? Если у меня не хватит ума, как смогу я когда-либо выбраться из этого бездыханного пространства?

Коридор был узкий, но очень длинный, стены поднимались метра на три с половиной. Они были сплошь покрыты иероглифами. Некоторые рисунки казались знакомыми, некоторые наводили на интересные мысли, но извлечь из них хоть какой-нибудь смысл мне не удавалось. Я направил все свои умственные усилия на то, чтобы разгадать знаки этого языка и узнать, что за послание они скрывают, но чем больше я старался, тем труднее мне становилось. Время от времени я начинал распознавать некоторую закономерность, но все мои попытки истолковать надпись оказывались нелепыми и приводили к бессмыслице. Я пробовал применить знакомую логику к незнакомым рядам символов – получалась абракадабра. Извлекая смысл каждого отдельного рисунка, я не видел, как они связаны между собой. Вот так же ребенком на кухне у Сариты я слушал с десяток разговоров, происходивших одновременно, не понимая ни одного из них. Для маленьких детей разговор взрослых – это просто шум, но он может по-своему успокаивать. Он говорит ребенку, что люди рядом, что в любую секунду к тебе придут на помощь и что, как бы громко они ни галдели, ты в безопасности. Гвалт в моих древних катакомбах нарастал, но безопасностью здесь и не пахло. Стены что-то кричали мне. Символы восклицали, спорили, противоречили друг другу. Их значения пересекались и сталкивались друг с другом. Знания кичились и чванились, и конца не было видно их радостному бахвальству.

Нет, в этом галдеже никакой помощи ждать не приходилось, и я ясно увидел: да это ведь тот самый ад, что царит в человеческом видении. Я начал смутно сознавать, что нахожусь во сне, в трансе, а тело мое лежит где-то в настоящей комнате. Я сознавал, что кто-то, должно быть, ждет, когда я пробужусь, но мое видение от этого никак не менялось. Возможно, я пребывал в нем несколько минут или часов, но у меня было четкое ощущение, что прошли уже века, а может быть, и миллиарды лет. Каждое мгновение тянулось медленно, казалось бесконечным – время шло, а я не продвинулся ни на шаг. Поставленная передо мной задача теперь представлялась мне непосильной. Этот вызов был мне не по зубам. Меня начала охватывать паника, но от нарастающего страха я только еще больше запутывался. Когда я наконец понял, что вернуться в бодрствующее состояние у меня нет ни малейшей возможности, страх стал отступать. Теперь я знал – из моих судорожных стараний ухватить мудрость, запечатленную на этих стенах, ничего не выйдет, мне суждено остаться здесь навеки. И тогда шум стал стихать.

Сдавшись, я рухнул на землю. И вдруг наступила полная тишина. Воцарился покой. Меня оставило назойливое чувство, что нужно непременно что-то делать, я потерял ощущение времени. Как будто бы я сам стал временем: я безмятежно покоился здесь, а бессчетные космические события двигались внутри и вокруг меня, словно неугомонные молекулы. Никакие потрясения не способны были поколебать мою вечную природу.

Наконец я осмелился поднять взгляд на возвышавшиеся надо мною стены. Теперь я смотрел на них совсем другими глазами. Их послания достигли самой сердцевины моего естества, как будто их сущность вдруг оказалась той же самой, что и моя. Как мог я быть таким слепым? Передо мной было древнее знание, неподвластное времени и такое знакомое – как само человечество. Это была история человеческих знаний, уходящая к самым ранним египетским текстам, иногда называемым «Книгой Тота». Мудрость, записанная египетскими провидцами, заключала в себе все существовавшие к тому времени знания и стала фундаментом всех будущих знаний. Вот что увидел я.