Гордон Брук-Шеферд - Перебежчики из разведки. Изменившие ход «холодной войны»

Многое было сказано неверно о том, когда и как поступали материалы от Пеньковского. Путаница была даже в том, как появилась в Лондоне первая партия его драгоценных ракетных секретов в 1961 году, когда полковник прибыл в Лондон. Винн, например, утверждает, что это он привез их.

Но есть два пункта, по которым все сходятся. Первый – это феноменальная энергия Пеньковского, второй – его способность хамелеона переходить от роли к роли в его поездках на Запад. Пеньковскому приходилось носить три разные маски и вести три разные жизни в зависимости от обстоятельств. Первая жизнь – официальная как офицера ГРУ при ГКНТ, и в этом качестве он действовал как главный надзиратель в делегации, в ведении которого находились все финансы. Это предполагало большой объем административной работы, большие затраты времени, большие представительские функции. Вторая роль – поскольку он был старшим офицером ГРУ, его коллеги по лондонской резидентуре ожидали от него помощи, так как он имел возможность свободного передвижения. Тут британцы помогли ему, снабдив кое-какими снимками мест базирования управляемых ракет и военных объектов, которые ему не составляло труда выдать за свои. И наконец, была и третья жизнь – ценного агента западных спецслужб.

Последняя началась в 23 часа 20 апреля 1961 года в лондонском отеле «Маунт-Ройал», где разместилась советская делегация. После официоза первого дня он, вместо того чтобы спать, улизнул в специально зарезервированный номер для своей первой встречи с представителями западной разведки. Такие встречи длились до рассвета, и полковнику оставляли мало времени для сна и официальных мероприятий в составе делегации на следующий день.

Между Лондоном и Вашингтоном было согласовано, что те и другие будут использовать Пеньковского в Британии поровну. И таким образом он оказался в компании с двумя офицерами британской и с двумя – американской разведок. Имена никогда не назывались, хотя в Москве придумали Грилла и Майлса с британской стороны и Александера и Ослафа – с американской. История о том, что Пеньковского посетила в отеле делегация из двадцати советских перебежчиков, чтобы убедить его, что они живы, здоровы, хорошо устроены и счастливы принять его в свою семью, очень натянута.

На второй ночной встрече в «Маунт-Ройал» была подписана «Клятва верности», которую западные хозяева составили для него. В этом любопытном документе полковник клянется верно служить британскому и американскому правительствам в Советском Союзе столько, сколько потребуется. В ответ он просит, чтобы в случае необходимости ему и его семье было предоставлено политическое убежище в одной из этих стран, а ему – «подходящий статус». В конце документа он называет себя «солдатом свободного мира, ведущим борьбу против советской тирании».

В конце этого первого визита, завершившегося 6 мая, он получил фотокамеру «Минокс», специальный приемник и другое шпионское оборудование, прошел молниеносный курс по пользованию спецтехникой, ему было сказано, на каких вопросах сосредоточить свою деятельность.

В течение дальнейших 16 месяцев его шпионской деятельности перед западными службами стояла проблема, как его держать в узде и управлять им в его профессиональной и личной жизни. Одним из его недостатков было то, что он мог мало что или ничего добавить к тому, что фотографирует. Артиллерист по образованию, прошедший к тому же ракетные курсы, он не обладал техническим складом ума. Его суждения о веяниях в Кремле скоро были сочтены поверхностными.

Пеньковский был довольно легкомыслен, и здесь для сотрудников, которые «вели» его, возникала ещё одна проблема: как совладать с комплексом Уолтера Митти в этом человеке (по имени литературного героя, мыслящего нереальными понятиями; нечто отдаленно родственное нашей маниловщине. – Примеч. перев.). А однажды на одной из первых встреч он ошарашил их предложением пронести в кармане в здание советского Министерства обороны миниатюрную атомную бомбочку и взорвать здание вместе с собой.

Его тенденция к фантазиям сосуществовала в нем с тщеславием и распаляла это тщеславие. Гревиллу Винну он однажды поведал, что был принят королевой, и этот эпизод даже фигурировал потом в телевизионном фильме о нем, хотя на самом деле полковник Пеньковский был максимально приближен ко двору, когда проезжал в машине через Ричмонд-парк. Возможно, эта поездка и вселила в него это видение. Однажды он действительно просил, чтобы его приняла королева, но она, к счастью, была в тот момент с визитом в Италии. Он старался держаться подчеркнуто важно. Его тщеславие порой создавало проблемы, но было и выгодно для Запада. Он говорил, что намерен войти в историю как величайший шпион. Тщеславие толкало его к все большей опасности.

Другой проблемой было его поведение в быту. Он лихо обращался с вверенными ему фондами ГКНТ, что щедро возмещалось с британской стороны. Этот советский полковник, прибывший по делам в Лондон, вел себя как великий князь на Ривьере. Хотя это привлекало к нему ненужное внимание со стороны, он был неисправим. Он с легкостью давал таксисту «на чай» пятифунтовую купюру. Но было ещё хуже, когда он делал выход за покупками, которые предназначались прежде всего для подарков разным начальникам в Москве, включая генерала Серова, тогдашнего главу КГБ, и его жену (однажды вместе с Пеньковским была в Лондоне и дочь Серова, и тот попросил, чтобы Пеньковский поопекал её, поводил в рестораны и ночные клубы – всё за счет британских налогоплательщиков). Однажды, делая закупки в одном дорогом магазине обязательных «Шанель № 5» для мадам Серовой, он купил несколько дополнительных пузырьков и тут же раздарил их продавщицам.

И бабник он был ужасный, иначе не скажешь. И здесь сказывались его тщеславие и чрезмерная фантазия. Князь сорил деньгами, словно турецкий султан при виде женщин, и его хозяевам приходилось прилагать немало усилий, чтобы направить его энергию в приемлемое русло. Однажды он, например, выдвинул требование, что ему нужны услуги только девственниц и до восемнадцати лет. Пришлось приложить немало усилий, чтобы умерить его требования хотя бы относительно возраста.

Второй раз он находился в Лондоне с 18 июля по 10 августа во главе делегации советских специалистов на открытии советской промышленной выставки. На сей раз он имел возможность проводить больше времени с тем же англо-американским квартетом. Важной и, как оказалось впоследствии, фатальной были в этот раз его встреча и знакомство с миссис Чисхоулм, супругой второго секретаря британского посольства в Москве Родерика Чисхоулма, который должен был «вести» Пеньковского в Москве. Миссис Чисхоулм должна была «случайно сталкиваться» с Пеньковским на приемах, во время прогулок с детьми в московских парках для моментальных передач. Для встреч на открытом воздухе была сделана упаковка в виде коробочки детских сладостей, в которой помещались четыре кассеты. Эта коробочка плюс запасной «Минокс» были переданы Пеньковскому тем же летом в Москве вездесущим Винном, который стал незаменимым каналом связи с Пеньковским.