Арсений Тишков - Дзержинский

Францишка понимающе кивнула. Она сметывала распашонку из белой бумазеи, рот был набит булавками.

В «Сербии» Зося тоже встретила людей, хорошо знавших Феликса. На общих прогулках она часто беседовала с молодой работницей Владиславой Гузовской. По поручению Юзефа та неоднократно перевозила через границу нелегальную литературу и оружие.

Беседы эти доставляли Зосе большую радость. Она все больше убеждалась, какое множество людей, испытав на себе его влияние, приобщалось к активной борьбе за дело рабочего класса.

В «Сербии» наладилась переписка с Феликсом в обход цензуры. Она осуществлялась во время свиданий с отцом. В этой тюрьме свидание предоставлялось также через две решетки, в пространстве между которыми расхаживал надзиратель. Однако, представив врачебное свидетельство о том, что у Сигизмунда Мушката плохой слух, адвокату Зоей удалось добиться для них разрешения на свидание через одну решетку. Феликс посылал свои письма на адрес типографии «С. Оргельбранд и сыновья», где теперь работал Мушкат, а тот на свиданиях незаметно передавал их свернутыми в трубочку Зосе. Таким же образом она передавала письма для Феликса, а отец посылал их в Краковский университет на имя студента Бронислава Карловича.

Феликс Эдмундович узнал об аресте жены от Ганецкого, который сразу же после провала собрания приехал в Краков.

— В Варшаве есть провокатор, это несомненно. Все руководители проваливаются, типографии — нет, районы — нет, — говорил Дзержинский.

— Уншлихт того же мнения, — ответил Ганецкий. — Я думаю, что он до сих пор не арестован только потому, что не поддерживает никакого контакта непосредственно с Варшавской организацией, а встречается только с отдельными вполне надежными лицами.

Острое беспокойство за судьбу Варшавской организации, волнение за судьбу Зоси побудили Дзержинского написать в Главное правление о том, что с 1 января 1911 года он начинает ликвидировать свои дела в Кракове, чтобы выехать в Королевство Польское.

И опять последовал отказ. Тышка пригрозил своим уходом из Главного правления партии, если Юзеф не будет с ним считаться.

И все-таки… Узнав из письма Сигизмунда Мушката о беременности Зоси, Дзержинский не выдержал и кинулся в Варшаву.

9 апреля отец пришел на очередное свидание.

— Зосенька, у меня для тебя интересная новость. Вчера к нам на квартиру приходил брат Феликса. Такой представительный, интересный. Феликс просил его разузнать все о тебе. Мы проговорили больше часа. Очень приятный человек.

— Папа, опиши мне его поподробнее.

Женское чутье не обмануло. Она засыпала отца вопросами и по мере ответов все более убеждалась: да, конечно, это был сам Феликс. Необходимость конспирации заставила его выдавать себя за брата.

В письме Феликса, полученном на следующем свидании, ее догадка подтвердилась.

«За мой неожиданный визит у матушки мне здорово влетело», — читала Зося и тут же переводила условный код: «матушка» — Варшава, «влетело» — от Главного правления.

«Впрочем, все это глупости, — читала она дальше, — только бы ты была сильной и все перенесла. Порой, когда думаю о тебе и ребенке, несмотря на все и вопреки всему, меня охватывает какая-то волнующая удивительная радость…»

Боже мой! Как хорошо. Ведь и ее вопреки тюрьме, ожиданию суда и приговора тоже охватывает радостное волнение, когда она чувствует в себе его ребенка!

Надзирательница принесла обед. Питание в «Сербии» было отвратительное. Некоторым заключенным, нуждавшимся в этом по состоянию здоровья, администрация тюрьмы разрешала получать обед с «воли». Такого разрешения добился Сигизмунд Мушкат и для Зоси в связи с ее беременностью. Обеды в тюрьму носил из ближайшего дешевого ресторана старый Ян Росол. Старик со слезами на глазах вспоминал, какую заботу о его сыне Антеке проявлял в тюрьме Дзержинский, и был рад, что теперь может что-нибудь сделать для его жены.

— Давай твою миску, Франка, — сказала Зося, чтобы, как обычно, поделить обед пополам.

— Не хочу. Ешь сама. Ведь вас двое, а мне хватит и казенного пайка.

— Опять ты за свое, — возмущалась Зося. — Я и ложки не съем без тебя. Ты же прекрасно это знаешь.

Пришлось Гутовской подчиниться. Она была физически слабой. В тюрьме у нее вспыхнул туберкулез, а на воле не было никого, кто бы мог о ней позаботиться. И если бы не помощь Зоей, Франка не могла бы долго протянуть.

После обеда засели за книги. Читали по очереди вслух легально изданную в России книгу К. Каутского «Экономическое учение К. Маркса», и Зося терпеливо объясняла Франке непонятные места.

Занятия прервал страшный грохот. В соседней камере колотили табуретом в дверь. Бесновалась Роза Коган, сидевшая одна в соседней камере. Эта психически больная женщина могла часами стучать в дверь или петь трагическим голосом.

Утром при выходе на прогулку Коган закричала:

— Софья Мушкат провокатор! Смерть провокатору!

И столкнула ее с лестницы.

Зосю отвели в тюремный лазарет. Роды были преждевременными и тяжелыми. 23 июня 1911 года у нее родился сын Ян.

С первых дней существования на долю крошки Ясика по воле царских палачей, отказавшихся освободить его мать до суда из-под стражи, выпали тяжелые испытания. Ребенок родился на месяц раньше срока, был страшно худ и слаб.

Никто не верил, что он выживет. Об этом прямо говорили Зосе тюремная акушерка и уборщица из уголовных.

На третий день у Ясика начались судороги.

— Врача, скорее врача! — кричала Зося, с ужасом глядя на посиневшего младенца.

Вместо врача появился ксендз. Тюремные власти решили позаботиться о «спасении души» ребенка. Ясика силой оторвали от матери и… окрестили.

Но ребенок не умер, он тянулся к жизни и энергично сосал.

В лазарете ее неожиданно навестила мачеха. Она пронесла и незаметно передала Зосе записку от Феликса: «…Ясик, несмотря ни на что, будет жить и вырастет здоровым». Он понимал, как ей трудно, и старался поддержать ее.

Мачеха была художницей. Она нарисовала профиль Ясика и по просьбе Зоси отослала Феликсу.

Через три недели Зосю вместе с ребенком перевели из лазарета обратно в камеру.

Совсем не просто ухаживать в тюрьме за ребенком. К тому же Ясик часто болел. Малыш часами заходился в крике, и Зося напрасно пыталась его укачать, сама заливаясь горькими слезами.

Помощь приходила в лице пожилой надзирательницы — у нее всегда находился добрый практический совет. И ребенок затихал.

С каким нетерпением Зося ждала дежурства этой суровой на вид, но доброй души женщины, как была ей признательна.

«Зато, когда Ясик был сыт и здоров, он своей улыбкой и лепетом доставлял мне столько радости, что она вознаграждала за полные муки и отчаяния вечера. В тяжелой тюремной обстановке, в мертвой вечерней тишине смех ребенка был ясным солнечным лучом, напоминая о радостях жизни» — так Софья Сигизмундовна Дзержинская запишет впоследствии.