Арсений Тишков - Дзержинский

Президиум, как определенная коллегия, упраздняется. Коллегиальность вообще сводится к минимуму. За работу отдела несет полную ответственность стоящий во главе отдела член Коллегии. За работу всех отделов ответствен зампредседателя… Для связи с ЦК по политическим вопросам предлагаю Вам назначить т. Менжинского — как постоянного представителя ВЧК, не лишая, конечно, права членов Коллегии ВЧК непосредственно обращаться и сноситься с ЦК… Тов. Менжинскому предлагаю тоже поручить делать в ЦК систематические доклады о важнейших делах, имеющих политическое, экономическое и партийное значение, — это делать необходимо».

В Белостоке во дворце магнатов Браницких заседал Временный революционный комитет Польши.

Временный революционный комитет, или, как его по обычаю того времени сокращенно называли, Польревком, был образован польскими революционерами 30 июля 1920 года, вскоре после того, как Красная Армия, преследуя отступающего противника, вступила на польские земли. Председателем Польревкома стал старейшина польских социал-демократов Юлиан Мархлевский, членами — Феликс Дзержинский, Иосиф Уншлихт, Эдвард Прухняк и бывший лидер ППС-«левицы», ныне коммунист Феликс Кон.

Польревком решил заявить о своем образовании рядом воззваний: к польской армии, к Красной Армии, к сельским рабочим, к малоземельным крестьянам, к пролетариям всего мира.

Сейчас Польревком и был занят этим делом.

О том, что освобожденная Польша должна стать социалистической и иметь государственное устройство в форме республики Советов (Польская Советская Социалистическая Республика), двух мнений не было, тут решение было единодушным.

Феликс Эдмундович отметил про себя, что еще четыре года назад польские социал-демократы, и он в том числе, спорили с Лениным, выступали против государственного самоопределения Польши, а сейчас ленинская точка зрения принята всеми без колебаний.

Такое же единодушие члены ревкома проявили и в необходимости разъяснять рабочим и крестьянам, что Красная Армия вступила на территорию Польши не как завоевательница, а как освободительница от власти помещиков и капиталистов.

— Она воюет «за нашу и вашу свободу» — этот лозунг польских повстанцев шестьдесят третьего года чрезвычайно популярен в Польше, и его надо обязательно включить в текст манифеста, — говорил Феликс Кон.

Споры разгорелись по крестьянскому вопросу.

— Товарищи! В решении аграрного вопроса мы должны следовать примеру русских коммунистов. Они отдали помещичью землю крестьянам и завоевали их на сторону пролетариата. Польский крестьянин знает это и ждет от нас землю. Если мы этого не сделаем, то лишимся его поддержки, — убеждал Дзержинский своих товарищей.

Ему возражали Мархлевский и Кон.

— В Польше существует довольно многочисленный сельский пролетариат. Передадим ему помещичьи имения, создадим на их базе коммуны. Это будет оплотом социализма в деревне, — заявили они, н большинством в два голоса против одного [60] В это время из пяти членов Польревкома двое отсутствовали: Эдвард Прухняк находился в Москве, а Иосиф Уншлихт — на излечении в Минске. в манифест Польревкома вошла формулировка: «…управление имениями переходит к сельскохозяйственным рабочим. Земля трудящихся крестьян остается неприкосновенной».

Спустя несколько дней Феликс Эдмундович показал Мархлевскому и Кону телеграмму Ленина, адресованную ему и всем членам Центрального Комитета Коммунистической рабочей партии Польши. «Если в Седлецкой губернии малоземельные крестьяне начали захватывать поместья, то абсолютно необходимо, — писал Ленин, — издать особое постановление Польского ревкома, дабы обязательно дать часть помещичьих земель крестьянам и во что бы то ни стало помирить крестьян малоземельных с батраками…» [61] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 51, с. 266. .

— Неужели же и это вас не убеждает?! — волновался Феликс Эдмундович.

Но и на этот раз его коллеги по ревкому уклонились от прямого и ясного решения. «Вот займем Варшаву, тогда и решим окончательно аграрный вопрос вместе с местными товарищами».

«Вопрос о земельной политике будет рассмотрен в полном объеме в Варшаве, куда едем сегодня…» — вынужден был ответить Ленину Дзержинский 15 августа 1920 года.

В этот же день Мархлевский, Дзержинский, Кон и ехавший вместе с ними старый большевик Скворцов-Степанов прибыли в Вышков.

Маленький городок в 50 километрах от Варшавы встретил их настороженно. Явственно доносилась артиллерийская канонада, улицы были запружены обозами, ранеными. У редких прохожих лица замкнуты, отвечали они нехотя, односложно.

Военный комендант, которого осаждали с разными требованиями какие-то командиры, медицинские сестры, сопровождавшие раненых, и просто красноармейцы, вначале и внимания не хотел обращать на небольшую группу штатских, вошедших к нему в кабинет.

Дзержинский предъявил свой мандат члена реввоенсовета Западного фронта (это назначение состоялось 9 августа) и приказал доложить обстановку.

— Положение на фронте неопределенное, — докладывал комендант после того, как ему удалось удалить из кабинета посторонних. — Я не имею точных сведений, но ехать дальше пока не советую.

Ехать на передовую, да еще на ночь глядя, в самом деле было ни к чему. Комендант определил Польревком на ночлег к местному католическому священнику.

Ксендз оказался разговорчивым. Как всегда бывает при первом знакомстве, говорили о том о сем, политики не касались. Когда разговор зашел о польской классической литературе и Дзержинский с чувством продекламировал отрывки из Мицкевича, святой отец окончательно растаял.

— Как приятно, — сказал он, — встретить у большевиков такого образованного человека, да еще из поляков. К сожалению, — ксендз тяжело вздохнул, — не все такие. Вот Дзержинский тоже поляк, а как только его земля носит! Сколько людей погубил!

Дзержинский внимательно слушал и поддакивал:

— Да, да, верно. И в тюрьмы Дзержинский сажал и расстреливал.

Ксендз, обрадованный, что нашел понимающего собеседника, осмелел и продолжал ругать и Дзержинского, и ЧК.

Утром, когда гости собрались уезжать, ксендз на мясистом своем лице даже изобразил огорчение.

— Очень жаль. Редко приходится встречаться с такими хорошими людьми. Хоть вы и большевик, — обратился он к Дзержинскому, — но прямо скажу, — и душевный, и обходительный. Могу я узнать, с кем имел тесть познакомиться?

— Пожалуйста. Я председатель Польского революционного комитета, — отрекомендовался Мархлевский, — а это члены ревкома Феликс Кон и Феликс Дзержинский.

Бритое лицо ксендза вытянулось и посинело от страха. Он стоял, широко раскрыв рот, и молча глотал воздух.