Александр Мешков - Непридуманная история Комсомольской правды

— Fuck you! — просто сказала Джули.

Подошел вышибала Джерри. Он понимающе улыбался.

— Какие проблемы, Саша?

— А проблема в том, Джерри, что эта прекрасная девушка забрала у меня самое дорогое в этой жизни — зубную щетку!

Джерри весело рассмеялся, обнажив наполовину пустой рот.

Да! Англичанин англичанину глаз не выклюет, а вот русскому — запросто!

Весь следующий день, а потом и следующий за ним я метался в жару. Я перешел в состояние анаэробного метаболизма и питался только кипяченой водой, правда, в больших количествах. Другой еды у меня не было. Из цыганской кухни доносились запахи жареного мяса и лука. Мне казалось, что я отчетливо слышу чавкание и журчание слюны.

Именно в это время я понял, какой я болван, что выкинул все лондонские номера телефонов. К вечеру я понял, что надо что-то предпринимать. Мне стало страшно. Меня стала преследовать навязчивая мысль, что ангина может дать осложнение на сердце. Я где-то об этом читал. Я постучал в комнату к Малькиадосу.

— Слушай, — сказал я дипломатично, тщательно подбирая слова. — Дай мне взаймы двадцать фунтов? Я на следующей неделе работать начну и сразу отдам…

Малькиадос позвал своего пятнадцатилетнего сынишку Роману, чтобы тот перевел. Мальчик говорил немного по-английски, хотя никогда не ходил в школу. Мы с ним на кухне иногда болтали, когда я ждал, пока вскипит чайник. Когда Роману перевел ему мою просьбу, Малькиадос некоторое время смотрел на меня, выпучив глаза.

— Хорошо! — сказал я примиряюще. — Тогда купи у меня рюкзак!

Малькиадос только укоризненно покачал головой и молча закрыл передо мною дверь.

Положение было невеселое: у меня даже не было двадцати пенсов, чтобы позвонить Юрису. Через час я снова постучался к Малькиадосу. Он открыл двери и сразу обрушил на меня целую тираду цыганских укоров. Мимикой и жестами я показал ему, что мне нужен его мобильный (телефона в квартире не было). Малькиадос тяжело вздохнул, но мобильный достал. Правда, номер набирал сам. «Оне минитс!» — предупредил он.

— Юрис! — сказал я, когда на другом конце подняли трубку. — Надо срочно встретиться. Мне нужно немного денег взаймы. Я отдам, когда заработаю.

— Это исключено! — отрезал Юрис. — У тебя должны быть свои деньги!

— Мои деньги украли! Я объясню потом. У меня мало времени!

— Запомни, — сказал строго Юрис. — В этой стране тебе никто денег взаймы не даст! Никто! Слышишь! Это тебе не Россия! Так что крутись сам. Доставай, где хочешь.

— Хорошо. Ну, а когда мне на работу выходить?

— На работу? — Юрис тяжело вздохнул. — Насчет работы придется немного подождать.

— Сколько немного?

— В связи с Пасхой недели две! А может, больше.

— Как это две? А что же мне делать? У меня нет ни копейки!

— Ищи деньги! Ты должен еще сорок фунтов на проездной!

— Какие еще сорок фунтов?

— Пока не найдешь сорок фунтов — не звони мне! Нам не о чем говорить!

Юрис бросил трубку.

Еще один день я пролежал в жару. Горло болело все сильнее и сильнее. Мне стало жалко себя. Такой парень пропадет ни за что в чужой стране, и никто не узнает о его последних мыслях, и никто не прочитает его трогательных воспоминаний. Я вспомнил, что у меня есть телефон того лондонского бизнесмена, с которым я познакомился в первый день. Я снова обратился в Малькиадосу за мобильником. От такой наглости у него дыханье сперло. «Я за твои разговоры 10 фунтов заплатил!» — знаками пояснил он мне. «В последний раз!» — пообещал я тоже знаками и звуками. Сначала я позвонил Юрису и еще раз получил категорический отказ.

— Хорошо, — сказал я, — тогда, пожалуйста, отдай мне мою рабочую визу, за которую я тебе заплатил, и я сам устроюсь на работу.

— Ты будешь работать только там, где я тебе скажу! — отрезал Юрис. Смысл этой фразы становился предельно ясен: нелегально прибывший в Лондон паренек после утомительного, скучного, голодного ожидания в чужом городе будет согласен на любую работу и за любые деньги. И еще будет благодарен судьбе за удачу.

«Вот уж дудки!» — подумал я. Малькиадос набрал номер моего нового лондонского приятеля, но предупредил, постучав по своим часам, чтобы я говорил очень кратко, ибо я и так много наговорил.

— Володя! — сказал я в трубку. — Это Саша из «Комсомолки». У меня очень мало времени. Мне очень нужна твоя помощь!..

— Саша! — раздался в трубке раздраженный голос Юриса (!!!) — Я тебе еще раз повторяю! Зря звонишь! Здесь тебе никто не поможет!

Я был в шоке! Похоже, Малькиадос случайно или специально не сбросил прежний набор, и он повторился, и я снова попал на Юриса. Это был сюрприз! Обратил ли он внимание на слово «Комсомолка»?!!!

Ошеломленный этим мистическим недоразумением, я заперся в своей комнате и попытался заснуть. В животе урчало, шкварчало, как в аду.

Вот странно: Иоанн Креститель, Иисус сорок дней изнуряли себя голодом в пустыне. Монахам Печерской обители не позволялось есть мясо и рыбу, и иметь в собственности даже иголки. Святой Антоний Печерский питался только травой. Святой Антоний великий ел только хлеб и соль, постелью ему служила рогожа. (Он не работал, а только молился. Еду приносили ему простые работяги, труженики.) Его обуревали Бесы в образе прекрасных женщин. И однажды он отсек себе срамной хуй. Святой Франциск Ассизский в молодости любил кутежи и безумные оргии. А потом раздал свое имущество, отказался от наследства (он в суд пришел голый, чтобы подчеркнуть свою бедность), перестал бухать, совокупляться, кушать, стяжательствовать, стал побираться и поселился в ветхом шалаше с прокаженными. Зачем? Для кого? Для чего? Миллионы людей в мире, детей и стариков, вынуждены голодать (как и я), страдать от сексуальной абстиненции и вынужденного воздержания и не видят они в этом никакого подвига. Я лежу голодный, с температурой и ангиной, это я, выходит, по понятиям Франциска Ассизского сейчас подвиг совершаю?

Я усилием воли поднял свое немощное тело и отправился на кухню, полный решимости что-нибудь украсть и съесть. Моя цыганская кровь давала о себе знать! На плите стояла сковородка, накрытая крышкой. Под крышкой были остатки пиршества — жареная картошка. Я руками взял горсть и отправил себе в рот. Остатки равномерно распределил по сковородке. Полежав немного и поразмышляв над превратностями судьбы на своем одре, я вскоре неожиданно обнаружил себя перед сковородкой. Я пригоршнями хватал жареную картошку и провожал ее в последний путь к себе в рот. Все равно всех венгерских цыган этой картошкой не накормишь, а мне какая-никакая благотворительная помощь. Я не наелся, но больше цыгане ничего не оставили мне. Я снова провалился в пучину беспокойного полусна. Однако среди ночи меня разбудили громкие голоса. Пришли какие-то горячие цыганские парни. Поднялась какая-то суматоха. «Неужели заметили пропажу картошки?» — в панике подумал я. Сначала минут двадцать цыгане кричали друг на друга, потом в коридоре началась возня. «Не нашли картошку!» — вертелось в моей голове. Закричали женщины, что-то упало. Я слышал, как за моей дверью раздавались удары и хрипы. Чу! Выстрел! Еще! Дважды я отчетливо слышал одиночные выстрелы. Моя тонкая дверь ходила ходуном: кого-то били об нее головой. Драка продолжалась минут десять. Потом все стихло. Заснуть я в эту ночь так и не смог. Я метался в бреду, вскакивая от приснившихся мне голосов. Но тут случилось Чудо. В какой-то миг мне явилась покойная тетушка Елена, веселая, энергичная и позитивная. Она тяжело ушла из жизни лет десять назад, оставив сиротами двоих малышей. Елена села на краешек моего одра и четко сказала мне: