Евгения Фрезер - Дом над Двиной. Детство в России

До сих пор запах гиацинтов неизменно вызывает у меня воспоминания о богатстве пасхального стола. Таких пасхальных пиров будет в нашей семье немного. С каждым годом они станут все скромнее и под конец исчезнут совсем.

Последние часы поста подходили к концу, и наша семья начинала готовиться к полуночной службе о Воскресении. Дома осталась только бабушка, которая должна была встретить всех после церкви. Я, страстно желая пойти в церковь вместе со всеми, выпросила обещание, что если пойду спать пораньше, то меня разбудят и возьмут с собой. Заручившись этим твердым обещанием, я отправилась в постель и тут же крепко заснула.

Мне снится, что по дому ходят какие-то посторонние люди. Голоса кажутся знакомыми, но я не узнаю их. И вдруг появляется мама и стоит в ногах моей кровати. Она в красном платье, украшенном бежевым кружевом, и держит пасхальное яичко. Мама такая красивая! Мне хочется, чтобы сон продолжался. «Я не хочу идти на службу», — говорю я. Мама смеется и склоняется надо мной. «Христос воскресе», — говорит она со своим милым акцентом. Я открываю глаза. Это правда: мама целует меня и подает мне пасхальное яичко. Позади мамы — отец.

— Христос воскресе, моя дорогая, — говорит он и берет меня на руки.

— Где Гермоша? — спрашиваю я.

— Он спит, — отвечает папа.

Оказывается, бабушка давно знала, что родители приедут к пасхе, но ей хотелось сделать мне сюрприз, чтобы это был пасхальный подарок. Они должны были приехать днем, но выехали из Санкт-Петербурга раньше и приехали, когда я спала. Я ничего не слышала, и пасхальная служба уже кончилась.

Отец понес меня в столовую. Здесь собрались за столом наши друзья и родные. Все целуют меня, говоря: «Христос воскресе, Женечка!» — и я отвечаю, как меня учили: «Воистину воскресе».

Потом меня укладывают спать. Утром, проснувшись, я вижу своего младшего брата, сидящего в ногах моей кровати. Мы оба смеемся.

В первый день пасхи Марина, Юра, Гермоша и я отправляемся в церковь звонить в колокола. В это время детям и вообще всем кто пожелает разрешается взбираться на колокольню и звонить. Я веду Гермошу по крутым ступенькам. Наверху другие дети уже дергают изо всех сил за веревки. Когда наступает наша очередь, Марина присоединяется к нам и уверяет, что слышит звон. Я тороплюсь принести домой эту счастливую весть, что Марина не совсем глухая, что она слышит некоторые звуки. Но дедушка объясняет, что Марина не слышит колоколов, а только чувствует их звуковые колебания.

В дом все идут и идут родственники и друзья. Все приносят пасхальные яйца, и гора их растет. Некоторые яйца шоколадные, другие покрыты сахарной глазурью, некоторые из дерева или тонкого фарфора, но в большинстве это обычные вареные яйца, раскрашенные многоцветными узорами.

Дядя Володя, может, чуть трезвее обычного, принес сестре простое яичко, полностью расписанное прелестными полевыми цветами. Крошечные цветы, точные в малейших деталях, исполнены тонкого мастерства. Бабушка растрогана. Дядя Володя угостился и, как обычно, тихо исчез, никем не замеченный.

Пришел дядя Митя.

— Христос воскресе, Женечка! — крикнул он мне и, высоко подняв, трижды поцеловал.

— Воистину воскресе, — робко ответила я, чувствуя себя так, будто меня обнимает огромный медведь, одетый в красную шелковую рубаху и бархатные штаны.

Все кормилицы, конечно же, тоже здесь, пришли из разных деревень, принесли маленькие подарки, каждая — своему питомцу. Серафима, выкормившая моего отца, подарила мне и Гермоше по деревянному пасхальному яичку, окрашенному в алый цвет. Когда его откроешь, в нем обнаружится другое, и так дальше — несколько яичек разного цвета, каждое меньше предыдущего. Последнее крошечное яичко было размером с земляной орех.

Вручив нам подарки, обменявшись пасхальным приветствием со всеми членами семьи, Серафима все свое внимание перенесла на отца. Оставшееся время она просидела рядом с ним, называя «сынком», задавая множество вопросов, вела долгий серьезный разговор, часто чокаясь с ним вишневой наливочкой. Казалось, что для нее больше никто не существовал.

Наступила весна. Река потеряла свою девственную белизну, снег на ней почернел. Посредине появилась темная ленточка чистой воды, которая все расширялась. Вдруг, словно охваченная диким гневом, река начала ломать свои оковы. Обломки льда, уносимые пенящейся водой, помчались к морю. Со все нарастающей скоростью, наползая друг на друга, поднимаясь почти вертикально и падая вниз, сталкиваясь и рассыпая дождем ледяные осколки, льдины неслись, увлекая за собой все, что было на пути, уничтожая любое препятствие. На поверхности некоторых льдин можно увидеть следы саней, мусор и воткнутые кружком елки, обозначавшие прорубь, где еще недавно женщины полоскали белье.

Постепенно скорость ледохода замедлялась. Сверкая на весеннем солнце, река теперь спокойно несла свои воды. Отдельные небольшие льдины, как лебеди, плыли вслед тем, что уже исчезли за Соломбалой.

Еще на прошлой неделе царили морозы и мела вьюга, а на этой — наступила весна. С крыш съезжают и падают на тротуары огромные глыбы снега. Сугробы съеживаются и исчезают. Слышно веселое журчание ручейков под деревянными мостовыми. Повсюду слякоть, к реке мчатся потоки талой воды. Улицы превращаются в болото, пока солнышко не высушит их.

В саду сквозь тающий снег пробивается трава. У ступенек беседки компания голубых сибирских анемонов кивает солнцу своими изящными головками. Нежная зелень оттеняет черные ветви берез. На черемухах набухают почки.

В доме выставляют внутренние рамы, и в окна врывается уличный шум. Глухое молчание зимы кончилось. Негромкое поскрипывание полозьев на снегу сменилось грохотом колес по мощеным улицам. В ушах звенит от пронзительного чириканья воробьев, вороньего грая и взволнованного лая собак, которые от радости упражняются просто так, без причины. Ранний крик петуха будит весь дом. Вместе с курами он переведен из темной зимней обители в более благоприятное жилище и свободно бродит по двору. Куры, как изысканные дамы, гуляют на цыпочках, ступают осторожно, высоко поднимая ноги над первой травой подсыхающей лужайки. Они моргают на солнышке своими янтарными глазами, издавая особые грудные звуки довольства жизнью.

Есть такая поговорка: «Пришла беда — отворяй ворота». Вскоре после приезда родителей я заметила, что между ними появился какой-то разлад. Стали частыми споры, перепалки, после которых мама горько плакала и глаза у нее припухали. Я не задавала вопросов. Трагическую правду их взаимоотношений я тогда не могла понять, и только спустя много лет она мне стала ясной.

Мой отец был благородным, слишком доверчивым человеком, и его мог растрогать любой, поведав историю своей судьбы-злодейки.