Евгения Фрезер - Дом над Двиной. Детство в России

Никто из нас доить коров не умел, но, как-то быстро сообразив, я не долго думая наклонилась и подставила ведерко в нужном месте. Немного смущенная близким соседством большой округлости и четырех сосков, я начала дергать, сжимать и тащить их во все стороны. Ничего не получалось. После нескольких моих неудачных попыток и явных признаков неудовольствия в коровьем поведении меня сменила Вера. Ее маленькие руки добились успеха. Звук молока, льющегося в ведро, вопли восторга и одобрения: «Так, так, Вера, ты здорово тянешь, там еще не все». Но когда Вера вошла в ритм и ведро стало наполняться, корова, устав от нашей шалости, внезапно махнула хвостом и бросилась галопом на другой край поля. Чашек или кружек у нас не было, поэтому мы передавали друг другу ведро, отпивая глоток и внимательно следя, чтобы кто-нибудь не глотнул больше других.

Несколько дней спустя на берегу реки мы обнаружили козу. Мы не знали, откуда она взялась, но, как и корову, ее явно пора было подоить. На этот раз операция оказалась потруднее. Коза сопротивлялась и громко протестовала. Пришлось завести ее в нашу конюшню, где я уселась на нее верхом, меня со всех сторон крепко держали остальные, а Вера, теперь уже признанный специалист, выдоила ее досуха. Когда мы наконец распахнули дверь конюшни, коза, жалобно блея, бросилась обратно к реке. Теплое, сильно пахнувшее молоко, поделенное поровну в чашки, всем понравилось, но так как козу мы больше не видали, бесплатное молоко на этом и кончилось.

Летом 1920 года в городе открылись столовые. Предъявив свои продуктовые карточки, мы могли получить обед из двух блюд. Наша компания с мисками и ложками мчалась по горячим деревянным мостовым к столовой и, получив свои порции, спешила обратно на реку, где мы их съедали. Жалкий обед обычно состоял из водянистой похлебки и каши.

Однажды нам пришло в голову устроить пикник на острове Мосеев. Этот островок, прилегающий к Соломбале, вскоре после посещения Архангельска Петром Первым был засажен березами и служил местом отдыха горожан. Там можно было посидеть в тенечке и полюбоваться рекой. Теперь же, спустя два века, весенние половодья превратили его в пустынную песчаную отмель.

День обещал быть жарким и душным, на сверкающей глади реки не было ни единой морщинки. Мы нашли лодку с веслами и, взяв с собой столовский обед и корзину ягод, всемером отправились на остров. Толя умело греб, и вскоре мы уже вытягивали лодку на песчаный берег. Здесь мы досыта наигрались, жгли костер из выброшенных на берег обломков деревьев и плавали в уютной бухточке, окруженной чахлыми ивами.

Не помню, кто первым заметил на горизонте черную тучу. Она быстро надвигалась. Вспышка молнии разорвала небо, раздались раскаты грома. Большие капли дождя заплясали на речной глади. Мы помчались к лодке и отчалили к дому. С небес на нас обрушился мощный поток воды. Молнии и гром неистовствовали.

Словно в наказанье нам, к страшной грозе добавился ужас — лодка дала течь. В отчаяньи мы, кто банками, кто мисками, а кто и просто ладонями, пытались вычерпать воду. Напрасно! Течь усиливалась, затопляя лодку. Сидя по пояс в воде, перед лицом почти неминуемой смерти, мы обратились к единственной надежде — горячей молитве к доброму Богу, чтобы он спас своих малых детей от смерти в водной пучине. Лишь Толя не терял присутствия духа. Гребя из последних сил, он успокаивал нас, убеждал не сдаваться и черпать воду. «Мы почти у цели», — уверенно говорил он. Сквозь плотную завесу ливня уже просматривались знакомые валуны.

Они были совсем близко, когда лодки под нами не стало. Мы оказались в воде среди весел, досок и корзин. К счастью, так или иначе все умели плавать. И хоть было еще глубоко, мы находились вблизи берега и друг за другом выбрались на камни, затем молча сидели, потрясенные и в то же время счастливые, что спаслись.

Небеса прояснились. Солнечные лучи пробили туман. И мы, как веселые ласточки, поправляющие перышки после шторма, скоро пришли в себя.

Когда Гермоша и я вернулись домой, родители о чем-то серьезно разговаривали. Выражение их лиц было самое сосредоточенное. Я решила, что, явившись мокрыми и перепачканными, мы получим выволочку, но нас ожидала удивительная новость. Мама сказала, что после долгих обсуждений с папой они решили, что она вместе со мной и Гермошей должна попытаться вернуться в Шотландию.

— А папа? — спросила я.

— Со мной все будет в порядке, — весело уверял он. — А уж если случится самое худшее и дом конфискуют, как уже не раз об этом заявляли, я буду жить с дядей Саней. Сейчас жизнь трудная, но когда все придет в норму, вы, конечно, вернетесь. Все будет хорошо.

Почему-то я знала, что он говорит неправду и сам знает это, но мне так хотелось верить ему. В то же время мне хотелось уехать в Шотландию, подальше от всех этих обысков, страха, голодного существования.

У отца был старинный друг, которого мы знали как Александра Александровича. Это был образованный человек, знавший несколько языков, в том числе английский. Именно он писал все папины письма, когда тот диктовал по-английски. Александр Александрович написал прошение к властям в Петроград о получении выездной визы. Однако это прошение нужно было передать в отдел внешних сношений в Архангельске. Мне было дано задание дежурить у этого отдела, где комната ожидания была переполнена людьми, как и я, ждавшими разрешения на свидание с властями. После многочисленных визитов и долгих часов ожидания комиссар, вежливый молодой человек, пригласил меня в свой кабинет и сообщил, что наше прошение передано дальше для окончательного решения.

Приближался день Маргиной свадьбы, назначенный на июль. Бабушка, со времени ареста дедушки потерявшая всякий интерес к домашним делам и саду, снова взяла себя в руки. Несмотря ни на что, у Марги должен быть праздник. Все белье, фарфор и вещи, предназначенные когда-то к поездке в Америку, снесли теперь вниз, и Арсений аккуратно погрузил их на телегу. Портрет ван Бринен снова сняли со стены. Все это перевезли к Мите, в будущий дом Марги. Митя жил со своей теткой в симпатичном двухэтажном доме на Троицком проспекте. Тетка решила, что она будет жить на первом этаже, а второй отдаст молодой паре. Они надеялись, что в этом случае к ним никого не подселят.

Суета и беготня между домами нарастала. Бабушку волновало, чтобы Марга получила свою долю столового серебра, спрятанного от большевиков Юриной мамкой у себя в деревне. Бабушка, слышавшая о событиях по всей России, позаботилась уберечь имущество от конфискации и заранее договорилась о его хранении с преданным человеком. Благодаря этому серебру бабушка смогла продержаться, обменивая его на продукты.

В солнечный день свадьбы Марга отправилась в церковь в паре с бабушкой, остальные члены семьи следовали чуть сзади. На невесте белое шифоновое платье, переделанное нашей портнихой Настенькой. Марга надевала его на свой первый бал, за которым я когда-то наблюдала, спрятавшись за дверью зала. Бабушка своими волшебными руками сделала венок из белых цветов и прикрепила его на голове Марги поверх похожей на паутинку вуали. Ее когда-то надевала сама бабушка на свадьбу с моим дедом. Марга, высокая, стройная, излучавшая счастье, казалась красавицей.