Наталья Громова - Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

А в это время арестованный в Кирове Леонид Дьяконов дает на нее показания: "…В одной из маленьких комнат ее квартиры мы в течение нескольких дней обсуждали план покушения на Жданова… На первомайском параде 1937 г. мы готовили два теракта. По одному из них предполагалось произвести выстрел по трибуне из танка. Это дело, как сообщила мне Берггольц, было задумано военной террористической группой, но не состоялось из-за внезапного заболевания надежного танкиста. Второй вариант покушения продумали мы сами…" [78] Соколовская Н. «Тюрьма – исток победы над фашизмом».

И через много лет Ольга будет вновь и вновь повторять горькую правду о предавших ее друзьях: "…оговорили меня в 38 году, и из-за них я попала в тюрьму. Они не виноваты, их очень пытали, но все же их показания чуть-чуть не погубили меня…"

Она была арестована ночь с 13 на 14 декабря под Ленинградом в Доме творчества как "участница троцкистско-зиновьевской организации" и доставлена в Шпалерку – тюрьму Большого дома.

В постановлении об аресте говорилось, что Ольга Берггольц входила в террористическую группу, готовившую террористические акты против руководителей ВКП(б) и Советского правительства (т. Жданова и т. Ворошилова). Неверно указано, что она уже "бывший кандидат ВКП(б)" и исключена из Союза писателей.

Среди прочего у нее изъяли дневники.

В протоколе обыска под номером семь значилось пятнадцать записных книжек, под номером десять – девять тетрадей. В примечании к протоколу сказано также и об опечатанной комнате, в которой находилось много рукописей, письма, материалы по истории завода "Электросила".

Первый допрос – 14 декабря. На протоколе подпись начальника 6-го отделения Ивана Кудрявцева.

Вопрос . Вы арестованы за контрреволюционную деятельность. Признаете себя виновной в этом?

Ответ . Нет. Виновной себя в контрреволюционной деятельности я не признаю. Никогда и ни с кем я работы против советской власти не вела.

Вопрос . Следствие не рекомендует вам прибегать к методам упорства, предлагаем говорить правду о своей антисоветской работе.

Ответ . Я говорю только правду.

Записано с моих слов правильно. Протокол мною прочитан. О. Берггольц .

Допросил Иван Кудрявцев.

Обозначено и время: с 21:30 до 00:30. В протоколе – всего семь фраз, а допрос шел три часа !

Спустя год, вернувшись домой, Ольга запишет о своем следователе: "…я сначала сидела в "медвежатнике" у мерзкого Кудрявцева, потом металась по матрасу возле уборной – раздавленная, заплеванная, оторванная от близких, с реальнейшей перспективой каторги и тюрьмы на много лет… Ровно год назад Кудрявцев говорил мне: "Ваши преступления, вы – преступница, двурушница, враг народа, вам никогда не увидеть мужа, ни дома, вас уже давно выгнали из партии"".

И еще о тех днях.

"Ровно год назад в этот день я была арестована, – запись от 14 декабря 1939 года. – Ощущение тюрьмы сейчас, после 5 месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения. И именно ощущение; т. е. не только реально чувствую, обоняю этот тяжкий запах коридора из тюрьмы в Большом доме, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов по лестнице, но и то смешанное состояние посторонней заинтересованности, страха, неестественного спокойствия и обреченности, безысходности, с которым шла на допросы… Ну ладно… Не надо… Да, но зачем же все-таки подвергали меня всей той муке?! Зачем были те дикие, полубредовые желто-красные ночи (желтый свет лампочек, красные матрасы, стук в отопительных трубах, голуби…). И это безмерное, безграничное, дикое человеческое страдание, в котором тонуло мое страдание, расширяясь до безумия, до раздавленности!.."

В дневнике зафиксировано:

С января по февраль 1939-го – камера 33.

С марта по апрель – одиночка 17.

В апреле же = Арсеналка [79] Следственный изолятор на Арсенальной улице. . Больница.

В мае. Одиночка 29.

Опять одиночка 9.

Она пробыла в тюрьме 197 дней и ночей. Следствие шло по статье 58–10. Так же, как и во время "авербаховского" следствия, она была беременна.

"Ребенок в ней был убит, – писала Мария Берггольц в неопубликованных заметках о своей сестре, – а далее изуверскими "приемами" режима она была изувечена: лишена возможности родить. Она говорила мне, что, возможно, – дитя погибло (5,5 месяцев) еще до избиения – от психической пытки: ее старший следователь ("мой палач" – называла она) – некто Фалин, лежа (пьяный) на своем столе, говорил ей – что они с ней сделают – "и всё страшно сжалось во мне, хотя внешне я была спокойна". Ее версию, что дитя погибло от этой страшной спазмы тела и духа в сопротивлении страху, – подтверждает то, что в дальнейшем (она страстно хотела детей) при ее попытках дитя в ней погибало в тот роковой срок (а может быть, и час), когда погибло в тюрьме: в 5,5 месяцев.

Но когда ребенок уже погиб, молодой организм не хотел отдать его – выкидыша не происходило. Однако, несмотря на заявления "врачу Солнцеву", ее издевательски не брали в больницу, дожидаясь заражения и "естественной смерти". Наконец, ее нашли в ее одиночке без сознания плавающей в крови. Свалили в деревянную тележку (на полях ручкой помета: [в апр<���еле> 1939 г.]. – М. Б. ) (вероятно, в такую, как возили покойников) и отправили в тюремную больницу с одним возницей – побег был исключен – не доедет.

Она рассказывала, как моталась, билась ее голова о края тележки, и она сказала вознице: – Смотри, смотри – как умирает враг народа, – а он ответил: – Да что ж мы не люди что ли? – Смахнул слезу и повез осмотрительно: довез живой".

В больнице Ольга написала:

3 июля 1939 года Ольгу освободили из-под стражи. Следствие по делу было прекращено за недоказанностью состава преступления.

"…Я страшно мечтала там о том, как я буду плакать, увидев Колю и родных, – и не пролила ни одной слезы. Я нередко думала и чувствовала там, что выйду на волю только затем, чтобы умереть, – но я живу, подкрасила брови, мажу губы. Я еще не вернулась оттуда, очевидно, еще не поняла всего…" – записала она в дневнике.

Отпустили! Но почему?

Во-первых, конец 1938-го – начало 1939 года – время короткой оттепели, наступившей после снятия с должности, а затем и ареста наркома Ежова и назначения на его пост Берии (7 декабря 1938 года). В большинстве местных подразделений НКВД произошла смена кадров, и начался пересмотр некоторых ранее заведенных дел.

Во-вторых, с самого первого дня ареста Николай Молчанов и Муся предпринимают все возможные усилия по освобождению Ольги.