Ясмина Михайлович - На берегах Хазарского моря. Две жизни — одна любовь

Я не получала любовных писем от мужа. Познакомившись, мы сразу стали жить вместе, расставались редко, только на время деловых поездок, наша жизнь и работа проходила в одном пространстве. И так продолжалось семнадцать лет, до его смерти. В больнице, за несколько дней до ухода из этого мира, муж сказал, что в ящике я найду сборник его стихов, посвященных нашей любви.

У меня долго не хватало смелости достать эту пачку листов. Я сделала это через десять дней после его кончины. Сборник назывался «Послесловие» и начинался строками:

Было ли мне грустно читать эти письма? Или я счастлива получить последнее любовное послание? Нет слов, способных описать все чувства, смешавшиеся в душе. Ни одно из них…

Я сплю под покровом этих листов с написанными им словами, стихами, его запоздалыми письмами о любви.

Я всегда плакала после просмотра романтических фильмов, даже после прочтения романов с несчастливым концом. Теперь я плачу в начале. Над моей собственной любовной историей с несчастливым концом. Неужели так заканчиваются все любовные истории? Да! Поскольку ни одна из них не завершается радостной фразой: «И они жили вместе долго и счастливо…» Истории эти очень счастливые, вот только конец трагический.

Но вернемся к радостным воспоминаниям. Наша жизнь создана из счастья; просто мы его не замечаем. Счастливое течение жизни — это нормальное положение дел, так же как и здоровое, но мы не видим этого или не ценим. Мы будто прокляты.

Знаете, у меня есть два ключа, которые открыли мне двери к счастью. Один с розовым брелком, легкий, он в 1992 году открыл дверь в наше любовное гнездышко на улице Илии Гарашанина, которая тогда носила имя Георгия Димитрова. Когда мы с Милорадом решили жить вместе, мы сняли студию в доме на этой улице. В квартире были старомодный широкий коридор, одна комната, крошечная кладовка, большая ванная, огромная кухня и балкон, с которого открывался вид на мрачный внутренний двор. Из имущества у нас были кровать, стол, два стула, печатная машинка, плита и гладильная доска, с помощью которой мы увеличивали размер обеденного стола. Из дома, в котором жил раньше, Милорад взял лишь свои рукописи, чемодан и машинку, на которой был напечатан «Хазарский словарь».

Моя будущая свекровь одолжила мне две кастрюли; бывший муж отдал миксер. Мы всегда были голодны и переполняемы любовью. Ему было шестьдесят два, я на тридцать лет моложе. Он был популярен, а я напугана. Трепетала перед его известностью; решение разрушить предыдущий брак, в котором я жила, словно в коконе, тринадцать лет, вызывало страх; дрожь и жар любви проникали в самые глубины души, в ДНК, я горела, словно в лихорадке.

Были мы тогда счастливы? Возможно. Сомневаюсь, что, учитывая крупные неприятности, нашу жизнь можно назвать словом «счастливая». Конечно, были и взлеты, страсть, любовь, которая охватывала нас с такой силой, что было трудно дышать, но спокойное счастье, полное удовлетворение, нет, ничего подобного не было, по крайней мере в самом начале, в той студии напротив парка Ташмайдан.

Сегодня я храню этот розовый ключик в золотой шкатулке в форме крохотной птичьей клетки. Она лежит в ящике моего стола рядом со старыми шариковыми ручками и одной перьевой, в которой давно закончились чернила, ластиками для работы с рукописью, написанной карандашом, такие авторы создают своим сердцем.

Рядом с этим розовым ключом, напоминающим о начале любви, хранится еще один, с ярко-красным брелком…

Была третья суббота мая, в тот день в 6 часов вечера начиналась «ночь в музее» и должна была закончиться лишь следующим утром. Шестьдесят музеев и галерей города, выставки, концерты, спектакли, в эту ночь все можно посетить по одному билету… Как обычно, Филипп и Ферета вышли из дома с небольшим опозданием. Они отправились к зданию университета, где в ректорате можно было увидеть египетскую мумию, которую привез в страну в 1888 году один меценат, последний раз ее выставляли в 1915-м. В Студенческом парке на открытом воздухе они прослушали лекцию по экологии и узнали, как электронный мусор может стать предметом вдохновения… После этого у них остались силы только еще на один визит. В Этнографическом музее они бросили взгляд на фотографии «Обнаженная натура XX века» и, потирая слипающиеся глаза, поспешили домой.

Приближаясь к тихой улочке, они поражались, как много вокруг людей, несмотря на половину второго ночи. У дома они увидели полицейскую машину с включенной «мигалкой». Пробравшись не без усилий сквозь толпу, на первом этаже они назвали свои имена и вошли в квартиру. Перед глазами их словно вспыхнул яркий свет.

Квартира была совершенно пуста. Исчезло все до последней иголки. Его и ее полотна, мольберты, даже аквариум. Украдены были оба компьютера, с фотографиями его и ее картин и рисунков. В пустых комнатах, оставшихся без ковров, гулко разносились голоса полицейских, приступивших к расследованию. Не пустовал лишь один угол, в котором стояла огромная изразцовая печь, возвышавшаяся, словно колокольня…

Красный ключ открывает квартиру с высокими потолками, расположенную в красивом здании, построенном в середине прошлого века, в уютном Дорчоле. (Это один из самых старых городских кварталов Белграда.) Все семнадцать лет нашей совместной жизни с Милорадом она была нашим гнездышком, где жила любовь друг к другу и литературе. В 2010-м я вернусь после «ночи музеев» одна. На доме, в котором мы жили, возможно, в скором времени установят мемориальную доску: «Здесь несколько лет жил и работал сербский писатель Милорад Павич. 1929–2009». С каким чувством я буду тогда входить в здание?

Не могу сказать, что жду этого момента с нетерпением. На самом деле любовь не выносит публичности. Она похожа на эмбрионы близнецов, устроившихся в темноте, окруженных околоплодными водами, самодостаточных, нуждающихся лишь в защите от враждебного внешнего мира.

И все же сейчас я живу в музее. Квартира в старом Дорчоле завещана моим мужем городу. Как коренной житель Белграда, он большую часть имущества оставил ему. Хм… странная судьба у нашей любви: она жила в арендованной квартире около площади Ташмайдан и открывалась розовым ключом, а потом в доме-музее в Дорчоле, дверь в который запирается красным ключом. Как мне живется в месте, не принадлежащем нашей жизни и любви? К счастью, меня окружают вещи со своей историей, вызывающие приятные или горькие воспоминания, словно они запомнили и научились воспроизводить некогда сказанные слова. В этой реальности присутствует некоторая виртуальность.