Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Ночь была ужасно темной. Я с тревогой всматривался в землю. Светящиеся стрелки показывали пять утра. Призрачный свет рассеял тень. Я сразу же узнал его! Это было устье Жиронды. Мы были на правильном курсе, мы шли вдоль моря. Мы очень слабо различали линию пляжа, волны. На востоке едва дрожала линия горизонта.

Горючего становилось все меньше. В голубоватом свете панели управления я всматривался в напряженные лица пилотов. Самолет, сбавляя скорость, снижался.

Мы прошли напротив Аркашона. Когда-то я жил там среди пахучих сосен. Порт был освещен словно 14 июля. Мы издалека наблюдали за ландами, продырявленными пятном Бискаросского пролива.

«Хенкель» начал часто чихать. Один из летчиков принес нам спасательные жилеты. Горючее подошло к нулю, с минуты на минуту мы могли упасть в море.

С напряжением, жегшим мне нервы, я изучал возможную линию Пиренеев. Медленно высвечивался день. Должны были виднеться вершины гор, но мы их не видели.

Моторы самолета все более и более сбивались с ритма. На юго-востоке небо обвела голубоватая полукруглая линия: там была горная цепь Пиренеев! Дотянем ли мы до испанского побережья?

Из-за бури мы прошли около двух тысяч трехсот километров. Нам пришлось бросить аппарат на левое крыло, затем на правое, чтобы пролить в моторы последние литры горючего из баков.

Я хорошо знал район Биариц и Сен-Жан-де-Люз. Я различил слабо белеющий изгиб Пиренеев в устье Бидассоа.

Но самолет не хотел лететь, почти касаясь воды. Нам предстояло погибнуть в двадцати километрах от иберийского берега. Пришлось пустить красные сигнальные ракеты: два военных катера направились к нам со стороны французского берега.

Какая трагедия! И это тогда, когда вдали мигал испанский маяк!

Странно и необычно было видеть под собой хребты волновых барашков и совсем близкое плещущее море, готовое поглотить тебя! Но мы пока не падали. Берег приближался, подгоняя нам навстречу свои скалы, черно-зеленые камни, едва выступавшие из мрака.

Внезапно летчик поставил самолет в вертикаль, почти полностью перевернул его, ужасно взревели моторы, собрав последние капли горючего, затем аппарат бросился поверх скалистого склона, с ужасным шумом срезая несколько красных крыш.

Мы не успели ничего подумать. Как молния мелькнула песчаная лента. Со скоростью двести пятьдесят километров в час «Хенкель» скользнул брюхом. Я увидел, как взорвался правый мотор, сверкнувший огненным шаром. Аппарат перевернулся и рухнул в море среди волн.

Вода хлынула в раздавленную кабину и наполовину приподняла нас. У меня было пять переломов. На пляже Сан-Себастьяна гражданские полицейские в двуколках бегали туда-сюда между виллами и отелями.

Испанцы, голые, как жители Таити, вплавь устремились к нашему упавшему самолету. Они подняли меня на одно крыло на мотор, затем на спасательную лодку. Причалил спасательный медицинский катер. На этот раз война была действительно закончена.

Я жил. Бог спас меня.

Даже сами ранения мои были благословением. Мне предстояло провести в госпитале несколько месяцев, но я сохранил силу и веру.

Я не испытал горечи бесполезно попасть в руки моих врагов. Я оставался свидетелем действий моих солдат. Я смогу отмыть их от грязи со стороны их противников, бесчувственных к героизму. Я смогу сказать, чем была их невероятная скачка через Донбасс и Дон, Кавказ и Черкассы, Эстонию, Штаргард и Одер.

Однажды имена наших павших будут повторять с гордостью. Наш народ, слушая эти славные рассказы, почувствует бодрость в крови, и он узнает и признает своих сыновей.

Без сомнения, мы были побеждены материально. Мы были рассеяны и подвергались преследованиям во всех уголках Европы, но мы можем смотреть в будущее с высоко поднятой головой. Заслуги людей взвешивает история. Мы провели нашу молодость над мирскими мерзостями ко всеобщей жертве. Мы сражались за Европу, ее веру, ее культуру. Мы были до конца искренни в этой жертве. Рано или поздно Европа и мир должны будут признать справедливость нашего дела и чистоту нашей самоотдачи, потому что ненависть умирает, умирает, задавленная собственной глупостью и собственной низостью.

Но величие, слава — вечны! А мы жили в величии!

Военный госпиталь Сан-Себастьян (Испания),

август — декабрь 1945 года.