Георгий Агабеков - ГПУ

Один из агентов ГПУ, «усиленно нарушавший турецкое гостеприимство» своей работой среди эмиграции, однажды, проходя по главной улице Стамбула, заметил за собой слежку. Агент ГПУ, не подавая виду, заставил турецкого сыщика пойти за ним до самого порта, где у пристани стоял советский пароход «Красный Профинтерн». Спустившиеся на берег матросы по сигналу агента ГПУ схватили турецкого сыщика и силой затащили его на пароход. Был вечер, на пристани не было ни души, а подкупленная турецкая пограничная стража была удалена. Операция прошла благополучно, и по дороге в Одессу турецкий сыщик был убит и брошен в море. Турецкие власти об этом инциденте, конечно, знают, но, как хорошие союзники, — молчат.

Я выше упомянул, что решил бежать из Стамбула. Я имел в виду перейти на положение политического эмигранта, чтобы вести активную борьбу против большевиков. Ясно, что, поставив себе такую цель, я должен был притворяться и хитрить, и не только хитрить, но стараться перехитрить Минского и его компанию и даже воспользоваться ими для моих целей.

Встречаясь с эмигрантами, которые помогли мне организовать все бегство, я точно знал, что о моих свиданиях с ними местное ГПУ знает из донесений своих провокаторов из среды тех же эмигрантов. А поэтому при встрече с Минским, когда мне приходилось «информировать» и его о состоянии эмиграции в Турции, я ему говорил абсолютную истину и как-то однажды рассказал Минскому даже и о том, что с помощью таких-то и таких-то лиц я получил французскую визу на въезд во Францию и что мой отъезд назначен на такой-то день. Я вел опасную игру. Минский был в восхищении от моих столь быстрых успехов внедрения в эмигрантскую среду и сам предложил мне план, как я должен вести игру здесь и после «бегства» там, в Париже. По этому плану я в качестве «разложившегося» коммуниста должен войти в доверие эмигрантам и с их помощью «бежать» в Париж, где и развернуть чекистскую работу среди эмиграции. Я делал все по плану Минского и в то же время имел свою цель — какими угодно средствами и путями бежать из Стамбула в ту же Францию.

Однако в последние дни моего пребывания в Стамбуле я стал замечать, что ко мне переменилось отношение со стороны Минского и его помощника Гришина. Лишь впоследствии я узнал, что, прежде чем окончательно решиться на командировку меня в Париж, Минский запросил обо мне О ГПУ в Москве, и оттуда получилась «не совсем благоприятная для меня аттестация»: что я, как бывший оппозиционер, исключен из партии и т. д. и т. д. и что Москва вообще удивляется, каким образом я очутился за границей в Стамбуле.

Но было уже поздно. День отъезда был назначен. Документы были заготовлены. Оставалось только получить пароль от Минского к парижскому уполномоченному представителю ГПУ. За несколько дней до моего отъезда я сдал по акту все имеющиеся у меня ценности назначенному заместителю и согласно правилам с этого момента считался в полагающемся мне пятнадцатидневном отпуске.

Утром 14 июня 1928 года я зашел к Минскому и показал ему свой паспорт с французской визой и просил дать мне окончательные инструкции, так как я на следующий день уезжаю. Минский ответил мне, что он ждет из Москвы новых инструкций относительно меня, и с поездкой просил некоторое время повременить. Я ничего ему не ответил, но твердо решил на следующий день бежать. Днем друзья-эмигранты, с которыми я последний раз встретился, принесли мне проездной билет и еще раз напомнили быть особенно осторожным, так как я выезжаю под своей фамилией, и, беря выходную турецкую визу, я рискую, что турки могут сообщить консульству, и тогда большевики со мной расправятся с помощью турок «по-своему».

В тот же день вечером я зашел еще раз к Минскому, показал ему билет и сказал, что мне необходимо выехать на другой день, так как мое замедление может навести эмигрантов на подозрения…

Однако он категорически отказался разрешить мне выехать, и, прощаясь, он мне сказал:

— Вы, конечно, можете ехать, но дисциплина требует, чтобы вы подождали ответа из Москвы на наш вторичный запрос. А эмигрантам вы можете сказать… ну, что вы больны, что ли… Вот товарищ Гришин купит вам английскую соль, примите хорошую дозу и ложитесь, а утром скажите X., что вы больны, и таким образом отъезд можно будет отложить.

Не вызывая подозрений, я согласился, конечно для вида, остаться и «заболеть» и попросил, уходя, Минского зайти ко мне домой на следующий день часов в 12 дня, чтобы проведать меня и узнать о результатах моих дальнейших переговоров с эмигрантами.

Поздно вечером я вышел от Минского. Гришин пошел меня провожать. Мы купили в первой попавшейся аптеке английскую соль и у парадного моего дома распрощались.

— Ну, значит, до завтра, — сказал Гришин, пожимая мне руку. — Итак, мы будем у тебя в 12 часов…

Я провел тревожную ночь. Пароход должен был отойти в 7 часов утра. Всю ночь я провел, изобретая один за другим планы, думая, как мне выбраться из дому и сесть на пароход незаметно для чекистов и турецкой полиции… Я останавливался на разных планах, отбрасывая их один за другим… Но я твердо решил во что бы то ни стало уехать на другой же день… и я пошел ва-банк!..

Рано утром — было не более пяти часов — я с вещами в руках спустился из своей комнаты к выходу на улицу. Я оставил свой багаж в вестибюле и пошел взять такси. Открыв выходную на улицу дверь, я заметил, что напротив — на другой стороне улицы — стоял какой-то человек, пристально следивший взором за домом, где я жил. Увидев меня, он быстро повернулся и почти бегом спустился вниз по улице… «Шпик…» — пронеслось в моей голове… Но я шел ва-банк… «Черт с ним, пусть следит», — пронеслось в голове как-то механически, не задевая моего сознания… И я двинулся в противоположную сторону улицы, и, пройдя до ресторана «Черная роза», взял такси, сел, подъехал к дому. Вышедшая хозяйка помогла мне внести в автомобиль мой багаж. Я сказал ей, что уезжаю в отпуск на острова, скоро вернусь, распрощался, приказал шоферу ехать на пристань… Я внимательно смотрел в окно автомобиля, никакой слежки за мной не было. Я благополучно доехал до пристани.

Благодаря хорошему бакшишу полицейскому и таможенному чиновнику я через десять минут уже находился с моим багажом в каюте парохода.

Было только шесть часов, таким образом, до отхода по расписанию оставался еще час… Целый час!.. Я предоставляю читателям судить о том, что переживал я в ожидании, особенно ввиду того, что пароход вместо семи часов отчалил только в одиннадцать…

Я с облегчением вздохнул лишь после того, как пароход отошел от пристани…

Я был свободен.

Но тревоги еще не улеглись. Особенно тревожила меня одна встреча. На том же пароходе в числе пассажиров находился епископ Александр в обществе какого-то русского грека, с которым я впоследствии и познакомился. Это был пожилой уже человек, внушающий доверие. Я чувствовал себя настолько одиноким, что, разговорившись с ним, сообщил ему, кто я и что я бегу от большевиков…