Туула Карьяллайнен - Туве Янссон: работай и люби

Сигне (Хам) Хаммарштен-Янссон была для свой дочери Туве центром вселенной и ее самой большой любовью. Настолько большой, что сравниться с ней никто так и не смог. Очень многое их объединяло. Отец с шумной мужской компанией жил ночной жизнью столицы, а мать и дочь привыкли быть наедине и словно срослись друг с другом. Влияние матери на будущее Туве и на ее карьеру было решающим. Именно она стала первым и самым главным учителем дочери. Туве в буквальном смысле выучилась рисовать на руках у матери. Рассказывают, что девочка начала рисовать очень рано, еще до того, как научилась ходить.

Туве рисует, сидя на руках у матери

Сигне много работала, и девочке частенько приходилось наблюдать, как мать часами просиживает за рисунками. Возможно, это заставило ее увериться в том, что тушь, карандаши, бумага и рисунки — это неотъемлемая часть женского существования. Она уже в юности поняла, как рождается рисунок, и это осознание, а также первые попытки творчества под руководством матери создали предпосылки необычайно раннего созревания Туве как художника. Уже подростком она была вполне профессиональным иллюстратором. База для становления независимого виртуоза карандаша и кисти была заложена. Рисунок Туве впервые был напечатан, когда девочке едва исполнилось четырнадцать лет. Спустя год она иллюстрировала уже несколько печатных изданий.

Связь между матерью и дочерью была симбиотической. Туве говорила, что в детстве они с матерью жили словно под стеклянным колпаком: они вдвоем были внутри, в некоем прекрасном, принадлежащем только им мире, а снаружи оставались все остальные. О том, насколько глубокие чувства связывали мать и дочь, дает представление рассказ «Снег», входящий в книгу «Дочь скульптора». Маленькая девочка и ее мама вдвоем остаются в пустом доме, который постепенно оказывается засыпанным снегом. Спокойствие и радость воцаряются в душе дочери, она думает, что теперь никто не сможет проникнуть в дом или выйти из него, и от счастья, переполняющего ее, девочка кричит матери: «Я люблю тебя!» Они смеются и затевают сражение подушками, и дочь надеется, что их так и не откопают. Вдвоем они находятся в безопасности, спрятавшись от остального мира, как два медведя в берлоге. Все дурное осталось за пределами дома: «Тысяча тонн мокрого снега прилипла к стеклам… А на следующее утро свет во всей комнате был зеленым, таким, какой бывает лишь под водой. Зеленый свет проникал сквозь снег, залепивший все окна снизу доверху. Наконец-то мы в абсолютной надежности и сохранности, наконец-то защищены. Угрожавший нам бедой снег навсегда спрятал нас в этом доме, в тепле, и нам не надо заботиться о том, что творится за стенами этого дома. Мы расхаживали в ночных рубашках и ничего не делали. Мама не рисовала. Мы были медведями с животами, набитыми хвоей, и разрывали насмерть любого, кто осмеливался приблизиться к нашей берлоге. Внешний мир умер, он выпал во Вселенную » [3] Перевод Л. Брауде. Там же. .

Мать Сигне Хаммарштен была дочерью шведского пастора, а отец служил придворным проповедником. Сигне обучалась искусству в Стокгольме, а потом продолжила занятия живописью в Париже, где встретилась с Виктором Янссоном. Между молодыми художниками вспыхнула любовь, и свадьба не заставила себя ждать. Церемония бракосочетания состоялась в Швеции, а медовый месяц молодожены провели в Париже, где Туве и была зачата.

Хам на всю жизнь сохранила очень близкие отношения со своими родственниками. В детстве маленькая Туве не одно лето провела в окружении материнской родни, жившей в местечке Блидё, в Стокгольмском архипелаге. Пейзажи Блидё многие считают прообразом Муми-дола. Пышная растительность, огромные деревья и песчаный морской берег — все это напоминает место обитания муми-троллей. Обучаясь в Швеции, Туве жила у своего дяди, маминого брата. Шведская родня была многочисленной и богатой, а отношения между родственниками — теплыми и искренними. В новелле «Карин, мой друг» Туве так описывает свою кузину Карин и жизнь в доме бабушки и дедушки: «Однажды мы с мамой поехали в Швецию и жили у маминого брата и бабушки — маминой мамы — в их большом доме, который принадлежал дедушке-священнику. Там полным-полно было дядюшек и тетушек и их детей» [4] Перевод Л. Брауде. Там же. .

Жизнь в Финляндии во время Первой мировой и последовавшей за ней Гражданской войны, да и после, была тяжелой. Нужда пришла и в семейство Янссонов. Помощь богатой шведской родни была необходима как во время советско-финской войны, так и в послевоенные нищие годы. Шведские родственники постоянно поддерживали Янссонов, отправляя им еду, краски и принадлежности для творчества. Хам от многого пришлось отказаться, выйдя замуж за скульптора и оказавшись на чужбине вдали от родни. В бедной Финляндии, раздираемой войнами, она наверняка скучала по родине и оставшейся там семье. На новой родине Хам застала последние годы Финляндии в составе российской автономии и встретила Первую мировую, а потом и Гражданскую войну, от которой сбежала с маленькой дочерью в Швецию. Спустя два десятилетия грянула Зимняя война, за ней советско-финская и, наконец, Вторая мировая. Жизнь в Финляндии для молодой женщины, привыкшей к совсем другим условиям, наверняка была сложной, но Хам стойко преодолевала невзгоды. «Мама никогда не предавалась ностальгии, но как только появлялась возможность, забирала меня из школы и отправляла в Швецию повидаться с ее братьями, узнать, как у них идут дела, и рассказать о нашем житье-бытье», — позднее вспоминала Туве Янссон.

В книге «Дочь скульптора» Туве пишет о тоске по дому, мучившей ее мать. Об оставшейся вдали родине напоминали вещи, которые она привезла с собой и которые тщетно пыталась беречь: «Мы никогда не пируем в мастерской, а только в гостиной. Там два высоких сводчатых окна и вся бабушкина и дедушкина мебель из березы с завитушками. Это напоминает маме о стране, где все идет так, как должно идти. Вначале мама очень боялась пирушек и расстраивалась из-за дыр, прожженных сигаретами, и кругов на столе, оставленных бокалами, но теперь она знает, что это патина, которая непременно появляется со временем» [5] Перевод Л. Брауде. Там же. .

Друзья Виктора Янссона, происходившего из семьи финских шведов, по большей части были шведскоязычными. Молодой жене не пришлось корпеть над изучением нового языка, дома говорили на шведском. В начале двадцатого века шведский звучал в Хельсинки куда чаще, чем теперь. Таким образом, мотивации учить финский у Хам практически не было, и она так толком на нем и не заговорила. Языковой барьер ограничивал круг ее общения и усиливал чувство отстраненности от окружающих. Тем более важными стали для Хам ее семья и близкие друзья.