Александр Казанцев - Через бури

— Как к задирающей нос падчерице.

— Она не воспользуется твоим гостеприимством.

— Этого еще не хватало! У меня не постоялый двор.

— Она моя дочь, — настаивал Званцев.

— А я ее мачеха и ее матерью, что тебя бросила, не стану. Ставлю тебе условие, чтобы Нины твоей в Москве не было, иначе… я и мачехой перестану быть. Тебя уже бросали.

— Никто, кроме министра внутренних дел, не может запретить въезд в Москву.

— Ах, вот как! Муж мой доносит в МВД, что под его фамилией скрывается немка, враждебная немка Поволжья.

— Как у тебя язык поворачивается? Где твоя совесть?

— Ну, конечно, я бессовестная сволочь немецкая, и мне место в лагерных бараках, а эта надменная девчонка превратит мою квартиру в бордель, и распутные пары будут танцевать под звуки моего рояля.

— Извини меня. Ты сейчас невменяема, а мне пора на службу, — и Саша подошел к столу взять ключи от внешних дверей.

Но Инна кошачьим прыжком опередила его, и, схватив ключи, прижала их к груди.

— В такую минуту бросить меня, погибающую, и мчаться к своим высокопоставленным дамам, будто на работу!

Не отдавая отчета в своих действиях, Инна подошла к окну и выбросила ключи во двор.

— Что ты наделала, безумная?! Меня ждут на работе.

— А мне какое дело? Я беременна. За мной нужен уход.

— В такой обстановке возможен только один уход, уход от тебя, — жестко отрезал Званцев.

Инна присмирела. Саша высунулся из окна и подозвал играющего в садике мальчишку:

— Эй, друг! Боевое задание тебе. Сыграем в борьбу с диверсантом. Он запер меня в моей квартире, чтобы я не уехал на важное совещание. Но, убегая со двора, обронил ключи. Вон они в травке лежат. Я шоколадку туда брошу.

Мальчишка проследил за полетом лакомства, обнаружил ключи и помчался на третий этаж выручать советского офицера. Правда, внешний вид Званцева в погонах несколько смутил его.

— Теперь, ребятки, погоны у всех нас. Золотые и серебряные.

— А зачем? — наивно спросил курносый паренек.

— Чтобы не отличаться от всех армий мира, — не задумываясь ответил Званцев.

— Я ушел, — с твердой интонацией в голосе крикнул он в глубину квартиры и быстро спустился по лестнице, сел в машину и уехал, не обернувшись на окна квартиры и не видя негодующего лица Инны!

— Или я, или она, сопливая девчонка! — отвернувшись от окна, неизвестно кому сказала разгневанная супруга.

Званцеву в кабинет позвонил его шахматный партнер и друг Женька Загорянский. Но разговор велся отнюдь не шахматный. Загорянский, отпрыск дворянского рода, был аристократически красив, но неимоверно толст, обожал бега и преферанс, обладал редким даром мгновенного чтения, в совершенстве знал французский язык, написал удачную пьесу, и она пошла сразу во многих театрах Союза. По примеру предков, Женька проматывал солидные, часто пополняющиеся гонорары, и стал завсегдатаем дорогих ресторанов, встречаясь в «Арагви» или «Савое» с артистической элитой. Его жена Лена, военврач третьего ранга, была главным гинекологом в одной из действующих армий Второго Украинского фронта.

— Понимаешь, Сашка! Для драматурга главное — театр, его коллектив, актеры, актрисы, их интриги и романы. В ресторан, где встречаешься с ними, не пойдешь один, сразу прилипнет какая-нибудь бабочка, от которой артистическая братия отвернется. А от этой братии при чтении новой пьесы зависит все. А Лена уехала на фронт. Меж тем дело не ждет. Я вытащил лотерейный билет — племянницу близкого к театру человека. Для меня дороже брильянта. Дивная внешность. Театралка, живет напротив Художественного театра. Вход за углом. Знает не только всех артистов, но и подноготную каждого из них, даже роль в спектакле, которые пересмотрела все. А ее, студентку педагогического института, вместе со всеми, как зеков, отправляют на лесозаготовки. Надо помочь девочке. Прими ее к себе в число неприкасаемых.

— Ты бы лучше, Женя, о шахматистах рассказал. О Капабланке, Алехине, а театр для меня «terra incognita».

— Тогда считай — я теряю ферзя, вернее, королеву. В тебе — спасение.

— Ход подсказать?

— Верно! Подсказать ход своему отделу кадров. Идет?

— Пусть приходит. У нас новая лаборатория появилась.

Званцев, поэт и фантазер, мысленно нарисовал себе образ Нимфы, спасающейся от губителей лесов. И она пришла. Легкая, воздушная, наслаждавшаяся всегда музыкой лужаек — полетом мотыльков, жужжанием пчел и шелестом листвы — вошла в кабинет Званцева после того, как он кончил прочищать помощника директора инженер-капитана Яшу Куцакова, отвечавшего за транспортные проблемы, и хитрющего завгара старшину Николая Кузнецова, сумевшего стать собутыльником полковника Третьякова. Подчиненные получали от Званцева армейскую взбучку в привычных им выражениях, напоминавших скорее стук топора, чем полет мотылька, и повергли посетительницу если не в ужас, то в смущение, она стояла зардевшаяся перед грозным комбатом с бородкой испанца («Мужчина должен быть свиреп»), с именным маузером в желтой деревянной кабуре на ремне, перекинутом через плечо. Он тоже был смущен совсем несвойственным ему лексиконом, который, ради дела, вынужден был применять. Помимо того, вошедшая девушка лет двадцати напоминала ему портрет «Незнакомки» Крамского и Милицу Корьюс, героиню фильма «Большой вальс». Хоть и не было в ней ни надменности первой, ни кокетства второй. Но была она дивно хороша, как отзывался о ней Женька Загорянский.

— Вы — Таня? — спросил Званцев, мысленно окрестив ее Нимфой.

— Таня Малама, — опустив глаза, ответила девушка.

— Вы, конечно, ничего не умеете делать в лаборатории?

Еще более покраснев, она робко сказала:

— Может, мыть колбы?

— Мет, я вас не в химическую лабораторию хотел взять, а мастером в переданную нам из Ленинграда лабораторию.

— Меня? Мастером! На производство? Да вы что?

— У нас лаборатории с производством совмещаются. Дело новое и настолько, что там все ничего не умеют делать. Учиться все будете.

— Может быть, научимся, — улыбнулась Таня.

— Непременно научитесь делать особые чайники. Я буду приходить к вам чаю попить и зарядить автомобильный аккумулятор. Готовые медные чайники вы получите, но днище сделаете особое. Ваня, — сказал он в чугунную статуэтку на столе, — пригласи ко мне Маслоковца.

— Он уже здесь, — ответил голосом секретаря-ординарца чугунный конек.

У Тани от изумления округлились глаза.

— Здесь нет никакого волшебства. Немного здравого смысла и соображения. Ваня знал о переводе к нам лаборатории и нужду ее в сотрудниках. И пока вы ждали в приемной, бывшем балетном зале, где он сидит у моей двери, ответили на его, несомненно, заданный вопрос, «будете ли вы у нас работать?»