Петр Демидов - На службе у бога войны. В прицеле черный крест

Втягивался в бой и наш артдивизион. Вересов приказал нашей батарее сменить боевой порядок. Мне сразу же пришлось переносить наблюдательный пункт вперед на высоту, обозначенную на карте под номером 73,4. Я был настолько занят устройством новой огневой позиции, что не имел возможности даже позавтракать. Старшина принес мне целый котелок каши с салом под названием «блондинка». Так солдаты называли пшенную кашу за ее желтоватый цвет. Только принялся за еду, как над нашими головами с диким воем пролетели реактивные снаряды, оставляя за собой косматые хвосты пламени. Где-то совсем рядом била «катюша». Из любопытства у меня появилось желание сейчас же сходить к гвардейцам минометной батареи и познакомиться с их оружием, посмотреть, как работает личный состав при ведении огня.

Несколько позже мне пришлось служить в дивизионе РС, пока же о реактивных установках у меня было смутное представление. Правда, я слышал об успешном использовании «катюш» в 1941 году под Оршей, а на Брянском фронте впервые увидел их залп. Теперь «катюши» применяют и на Калининском фронте.

Пока я бегал с котелком по огневой позиции, глотая на ходу «блондинку», дивизион РС, отстрелявшись, перебирался на новую позицию. Я, открыв рот, смотрел на это чудо техники и ничего в нем особенного не находил. Вместо кузова — примитивный рамообразный станок, сваренный из металлических полозьев, на которых устанавливались реактивные снаряды. Я даже разочаровался в этой знаменитой технике, носившей кодовое название БМ-13.

Вдруг слышу, кто-то громко кричит: «Начальника штаба капитана Гиленкова к командиру дивизиона!» Тут же у меня промелькнула мысль: «Уж не Юра ли Гиленков объявился в наших краях? В спецшколе и артиллерийском училище был у меня такой друг. Фамилия-то уж больно редкая». Подхожу к офицеру, спрашиваю: «Гиленкова не Юрой зовут?» Тот отвечает, что точно не знает, но, кажется, Юрием. Сейчас он в штабной машине, у командира дивизиона. Я помчался к «доджу», стоявшему рядом с ЗИСами. Остановился. Дверь машины открылась, и на меня вывалился сам Гиленков. Юра был немного подслеповат, носил очки, сразу не узнал меня, да и было все так неожиданно. Потом вдруг вскрикнул:

— Петька, Демидов, вот не ожидал! Откуда, чертяка, выискался?

— Наверно, оттуда, откуда и ты, приятель!

Мы обнялись, расцеловались, как родные братья. Времени обменяться новостями не было. Выяснилось лишь то, что Гиленков служит начальником штаба в 405-м отдельном гвардейском дивизионе БМ-13 («катюш») 3-го мехкорпуса, то есть в том же корпусе, в котором служу и я. Договорились встретиться после боев и подробно обо всем поговорить. Дивизион умчался на другую позицию, а я смотрел ему вслед, думая о превратностях судьбы и о том, что только на фронте возможны такие встречи.

С Юрием Гиленковым мы знакомы с 1938 года. С начала войны наши пути разошлись. Потом мы встречались на разных фронтах, а перед Курской битвой он «перетянул» меня в 405-й дивизион начальником штаба. Забегая вперед, скажу, что даже став генералом, Юра поддерживал со мной отношения: товарищ и друг он был хороший, как человек — общительный и веселый, всегда доступен, любил хорошую шутку и все человеческие удовольствия. На фронте и дома принимал друзей хлебосольно, на стол тащил все, что у него имелось. Его отличительная черта — умение ладить с начальством и подчиненными. Иногда казалось, что человек он бесконфликтный. Но это не совсем так. Там, где надо, характер его проявлялся в полную силу. Видимо, эта черта характера позволила моему другу быстро подниматься по служебной лестнице и делать карьеру.

На Калининском фронте встречи с капитаном Гиленковым были не так часты: шли бои, и наши батареи действовали на разных участках.

В ноябре-декабре 1942 года было не до личных встреч. Нам пришлось выдержать тяжелые бои при штурме Шопотовского и Михеевского узлов сопротивления противника, которые обороняли части дивизии «Великая Германия». Болотистые, труднопроходимые места мешали маневру танковых подразделений, да и нам, артиллеристам, нелегко приходилось при перемене огневой позиции. Росли потери. Только за 9 дней боев 1-я механизированная бригада потеряла убитыми 390 человек и 3 танка.

Тяжело было видеть разрушенные до основания наши села и деревни, сожженные дома, расстрелянных и повешенных мирных жителей. Такие картины вызывали гнев и ненависть к фашистским палачам. Иногда с большим трудом удавалось сдерживать наших солдат от расправы над пленными гитлеровцами. Мне не забыть, как у деревни Софийское молодой политрук прилаживал веревку к суку березы, собираясь казнить десятка полтора дрожащих от холода фашистских вояк, стоявших под охраной наших автоматчиков. Эти головорезы во главе с офицером сожгли деревню, расстреляли многих ее жителей. Теперь самим предстояло держать ответ перед Богом и людьми. Не знаю, повесили ли тогда пленных. Бой усиливался, и наши машины ушли на новую позицию. Только этот инцидент наделал немало шуму в бригаде. Офицеру, затеявшему публичную казнь, досталось от начальника политотдела Игнатьева — «за фашистские методы обращения с военнопленными». Так говорилось в приказе.

Продвигаясь вперед за 49-й танковой бригадой, мы должны были организовать огневую позицию недалеко от села Богородицкое. Здесь только что отгремел бой, и танкисты, оттеснив немцев к реке Лучеса, штурмовали деревню Травино. Но лесная опушка, где предполагалось разместить наблюдательный пункт, уже была занята батареей 122-миллиметровых советских гаубиц, стволы которых были направлены в нашу сторону. Рядом лежало большое количество боеприпасов, но из обслуживающего персонала — ни души. Оказалось, что советские гаубицы принадлежали немцам. Они их захватили давно, еще, возможно, на западных границах, и теперь использовали против наших войск. Внезапно появившиеся танкисты разогнали немцев, и гаубицы вновь обрели прежних хозяев.

Использование трофейной техники и оружия — артиллерии, танков, различного типа машин как немцами, так и нашими войсками — обычное дело. Трофейным оружием вооружались не только партизанские отряды, но и полевые части. Мне известно, например, что в 7-й дивизии РС было несколько батарей, сформированных на базе трофейных немецких шестиствольных минометов. Такие минометы наши солдаты называли «шакалами», «скрипунами» и даже «ишаками» исключительно за то, что при стрельбе они издавали звуки, похожие на крик осла.

Когда наши войска навели переправы и форсировали реку Лучесу, моя батарея у сел Пустошка и Кузовлево попала под сильный минометный обстрел тех самых «ишаков». Я тогда собирался оборудовать на берегу реки наблюдательный пункт. Со мной находился ординарец, несколько человек разведчиков и радист сержант Сиськов. Обстрел был такой силы, что невозможно было поднять голову. Постепенно огонь стихал, потом почти прекратился совсем. Мои спутники поднялись с земли и стали приводить себя в порядок. Тут обнаружилось, что с нами нет сержанта Сиськова. Потом видим, как наш радист что есть мочи, с рацией на спине, чешет в тыл. Я закричал: «Сиськов, ты куда? Стой!» Но не тут-то было. Откуда у тщедушного, уже пожилого солдата взялись силы? Страх гнал его назад. В моей фронтовой службе это был уже второй случай, когда боец струсил, потеряв чувство реального восприятия мира, бежал куда глаза глядят.