Эстер Маркиш - Столь долгое возвращение…
- Название:Столь долгое возвращение…
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издание автора
- Год:1989
- Город:Тель-Авив
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Эстер Маркиш - Столь долгое возвращение… краткое содержание
Столь долгое возвращение… - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Маркиш был на этом закрытом собрании и пришел с него подавленным и мрачным. Он не осуждал Нусинова — он просто скрупулезно разбирался в том, что произошло. И прекрасно понимал, к чему идет дело.
А указание о «борьбе с тлетворным влиянием Запада» работало вовсю. Исполнители соревновались между собой во рвении. В один прекрасный день конфеты «Американский орех» были переименованы в «Южный орех», «французские булки» — в «булки городские», «еврейская колбаса» — в «сухую колбасу». Люди боялись надевать заграничную одежду, читать иностранные книги: за это можно было ждать больших неприятностей, а то и угодить в тюрьму. Начиналась «космополитская» — в действительности антиеврейская — кампания в государственном масштабе.
Эта кампания началась 2 февраля 1949 года (ровно через пять дней после ареста Маркиша) статьей в «Правде» под названием «Об одной антипартийной группе театральных критиков». Статья была без подписи, т. е. шла с самого «верха». Речь шла о нескольких критиках, не желающих признавать великие достижения сегодняшней советской драматургии. Часть критиков носила явно выраженные еврейские фамилии, почти всем остальным, как тогда говорилось, «раскрыли скобки», т. е. рядом со звучавшим вполне по-русски псевдонимом была напечатана подлинная фамилия владельца псевдонима, например: «Яковлев (Хольцман)». Антисемитский тон статьи был не только очевиден, он носил директивный характер и складывался в целую «концепцию»: евреи не могут любить и ценить русскую культуру, самую высокую в мире, источник всех великих открытий в науке и искусстве. Таким образом, антисемитизм сочетался с «теорией» русского приоритета во всех областях знания (все на свете, от колеса до расщепления атомного ядра, изобретено только русскими) и вместе с этой теорией венчал здание шовинистского изоляционизма, которое Сталин начал воздвигать еще во время войны.
После статьи в «Правде» по всей стране, во всех отраслях хозяйства и культуры начались антиеврейские чистки. «Безродных космополитов» (читай: жидов) выгоняли с работы без всякой надежды найти другое, мало-мальски приличное место, многих сажали в тюрьмы. Любопытная деталь: тех, кого обливали помоями и грязью в газетах, за редчайшим исключением, не сажали, и наоборот, о тех, кого сажали или собирались посадить, почти никогда не писали в газетах перед акцией.
Огласку получила громкая история двух супругов-микробиологов — русской Клюевой и еврея Роскина. Они изучали проблему ранней диагностики рака и создали препарат «КР». Сведения о препарате «просочились» на Запад, и западные ученые проявили понятный интерес к работе своих советских коллег. Клюева и Роскин немедля были объявлены чуть ли не шпионами. Столь привычные нам «письма рабочих и колхозников» посыпались в центральную прессу. Корреспонденты проклинали «предателей» и требовали самого сурового наказания для них.
Под угрозой ареста Клюева и Роскин публично «покаялись». И никто не задал тогда себе вопроса: как можно скрывать от человечества какие-либо достижения в области борьбы с самым страшным бичом — смертью?!
А на «деле» Клюева и Роскиной сделал себе карьеру писатель Александр Штейн — тоже, кстати, еврей по происхождению: он быстренько сочинил пьесу «Суд чести». Автор сподобился партийной похвалы, на спектакль гоняли миллионы людей по всей стране. Штейн «вышел в люди» и даже получил Сталинскую премию.
Как только быт кое-как наладился, я решила продолжить мою учебу в аспирантуре. Тема моя называлась «Языковые особенности драм Мольера и его литературного окружения», над этой темой я начала работать еще в ИФЛИ. Но ИФЛИ был расформирован, и я решила отправиться в Главное Управление учебных заведений — выяснить свои перспективы. Друзья говорили мне, что неизбежно возникнут сложности с продолжением моей работы, что евреев в аспирантуру почти не берут — но я, не сталкивавшаяся еще с такого рода антисемитизмом, не верила им.
Меня принял в своем кабинете заместитель начальника Главного Управления — Гусев. С порога бросилось мне в глаза, что все зубы Гусева были отлиты из нержавеющей стали — рот его сверкал как столовый прибор.
Гусев бегло просмотрел мои документы. Моя фамилия — Лазебникова — была похожа на русскую, а вот имя привлекло внимание начальника — он несколько раз, словно бы с сомнением, повторил его вслух.
Выслушав мое дело, Гусев усмехнулся, показав железо своих челюстей.
— Ну, кому это нужно — Мольер? — сказал Гусев. — Кому это интересно? Занялись бы вы, скажем, великим русским драматургом и ученым Иваном Фонвизиным!
Предлагать мне, выпускнице романо-германского отделения филологического факультета, работу над Фонвизином — это было либо издевательством, либо дремучей неграмотностью.
Огорченная, вернулась я домой. В тот вечер к нам в гости пришел крупный ученый-литературовед Николай Гудзий — в прошлом он заведовал кафедрой русской литературы ИФЛИ, теперь — возглавлял ту же кафедру в Московском университете.
Выслушав мой рассказ о посещении Гусева, Гудзий сказал:
— Вам придется забыть об аспирантуре. Евреев приказано не брать. Я русский человек, и мне стыдно говорить вам об этом.
Маркиш молчал, слушая Гудзия — только желваки нервно бегали на щеках.
— Это продолжение моего разговора с Поспеловым, — сказал Маркиш, когда Гудзий ушел. — Государственная политика…
Маркиш становился все более замкнут, работал все больше — словно бы спешил, спешил… Поэма «Война», большой — в 1000 страниц — роман «Поступь поколений», книга лирики — все это появилось уже после войны. Маркиш с каким-то внутренним облегчением относился к тому, что его постепенно «отодвигали» от общественных еврейских дел. «Отодвигал» его человек, которого Маркиш терпеть не мог за интриганство, за склочничество, за наигранный, дешевый догматизм — еврейский поэт Ицик Фефер.
Фефер обосновался в Москве после войны — переехал из Киева, привезя с собой несколько «своих людей». Маркиш не способствовал расколу еврейских писателей на «маркишистов» и «феферистов» — однако, такой раскол произошел.
«Непорочный» Фефер (в отличие от большинства еврейских писателей, он не был в послереволюционной эмиграции), интригуя и не брезгуя доносами, уверенно двигался вверх. Ему помогал в этом Шахно Эпштейн, ответственный секретарь еврейского Антифашистского комитета, в котором Фефер занимал пост «комиссара» — заместителя Председателя. Первой «пробой сил» явилась для Фефера поездка в Америку во время войны. Первоначально должны были ехать Михоэлс с Маркишем, как представители еврейского Антифашистского комитета — но потом решение было изменено в пользу «железного партийца» Фефера.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: