Петр Кропоткин - Памяти Петра Алексеевича Кропоткина

Положим, что он начинает грабить и т. п. Теперь его препровождают к становому и т. д. Тогда с ним распорядится общинный самосуд сам или через выборных.

Словом, понятно, — и об этом не может быть спора, — что во всех своих внутренних делах община так же, как и теперь, сумеет и сможет сама распорядиться, не создавая правительства.

Но положим, что одна община захватывает у другой земли, загоняет свой скот на ее луга или запахивает ее пашни и т. п. Теперь из-за этого возникает целое дело, решаемое во всевозможных правительственных судах. Что же без этих судов? Во 1) никакая община хлебопашцев… [6] Напечатано согласно с оригиналом: повидимому, большой пропуск.

Мы переходим теперь к самому трудному, но вместе с тем и самому существенному вопросу нашей программы, к вопросу о практических мерах, которые следует принимать для осуществления нашего идеала.

Мы сказали уже, что, по нашему убеждению, осуществление этого идеала должно совершиться путем социальной революции. При этом мы вовсе не ласкаем себя надеждою, что с первою же революциею идеал осуществится во всей полноте: мы убеждены даже, что для осуществления равенства, какое мы себе рисуем, потребуется еще много лет, много частных, может быть, даже общих взрывов. Но мы убеждены также, что чем полнее, чем ниже будут поставлены требования масс с самой первой революции, чем яснее, чем реальнее будут выражены эти требования, чем более будет уничтожено, с первого же шага, культурных форм, мешающих осуществлению социального строя, чем более будет дезорганизовано тех сил и отношений, которыми держится теперешний общественный и государственный быт, — тем мирнее будут последующие перевороты, тем скорее будут следовать друг за другом крупные усовершенствования в отношениях людей. Поэтому нашею целью должно будет употребить свои силы на то, чтобы ускорить этот взрыв; чтобы выяснить те надежды и стремления, которые существуют у громадного большинства в неясных формах, чтобы можно было своевременно воспользоваться такими обстоятельствами, при которых взрыв мог бы иметь наиболее благоприятный исход; чтобы, наконец, самый взрыв произошел во имя ясно выраженных требований и именно во имя тех, которые приведены нами выше.

Мы должны, следовательно, приложить совокупность мер, которыми, по нашему мнению, наилучшим образом достигаются эти цели.

При этом, если при разработке нашего идеала мы могли, в значительной мере, итти логическим путем, то здесь главною нашею опорою будет опытный путь. Говоря об идеале, мы могли исходить из общих стремлений и надежд массы и выводить тот общественный склад, который наилучшим образом мог бы удовлетворить этим стремлениям (конечно, не противореча складу воззрений нашего народа) и быть выражением понятий о справедливости, которые всегда присущи всем массам. Здесь же мы не можем уже довольствоваться общими надеждами и стремлениями нашего народа; мы должны принять в расчет целую массу частных представлений, образов мыслей, отношений, поступков и т. д., предвидеть которых заранее нет возможности, узнать которые можно только путем опыта.

Далее, в общих стремлениях масс, у всех народов, чрезвычайно много общего, оттого стремления и надежды, выраженные западноевропейскими рабочими, во многих отношениях сочувственно принимаются и нашими. Но в вопросах о революционной практике западноевропейские примеры должны быть приводимы лишь с крайнею осторожностью, так как взвесить, в каждом данном случае, всю совокупность бытовых условий, которою обусловливался тот или другой результат, крайне трудно.

Но этими соображениями определяется также и одна общая черта всей второй части нашей программы. Если наши идеалы мы считаем теперь окончательно установленными, если основные начала наших идеалов мы считаем неизменными, если всякую частную уступку мы сделаем только тогда, когда увидим окончательную невозможность осуществить какую-нибудь сторону нашего идеала на практике, и тогда все-таки будем считать эту уступку вынужденною и временною, — то, с другой стороны, — так как программа наших практических подготовительных мер, должна определяться не только их целесообразностью ввиду общего идеала, но и совокупностью бытовых условий среды, где мы действуем, то-есть рядом наблюдений, то мы не будем считать этой части нашей программы чем-нибудь неизменным, напротив того, мы будем готовы на всякое изменение ее, если только жизнь покажет нам, что такой-то способ действий ближе и лучше ведет к предположенной цели.

Есть, однако, несколько основных положений, которые мы считаем возможным и необходимым удержать неизменными во всей нашей практической подготовительной работе. Это отрицание в революционной организации таких отношений между лицами и таких способов действий, которые прямо противоречат идеалу, ради которого они вводятся.

Таким образом, мы безусловно отрицаем введение в революционную организацию подчинения личностям, порабощения многих, одному или нескольким лицам, неравенство во взаимных отношениях членов одной и той же организации, взаимный обман и насилие для достижения своих целей. Нечего и говорить, конечно, что все подобные средства мы считаем совершенно позволительными и даже необходимыми во всех наших отношениях к представителям капитала и власти, с которыми вступаем в борьбу.

Мы еще вернемся к этим вопросам, когда выясним характер предполагаемой нами организации.

Прежде всего мы глубоко убеждены в том, что никакая революция невозможна, если потребность в ней не чувствуется в самом народе. Никакая горсть людей, как бы энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит, в лучших своих представителях, до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Следовательно, дело всякой революционной партии не вызвать восстание, а только подготовить успех готовящегося восстания, т.-е. связать между собою недовольные элементы, помочь ознакомлению разрозненных единиц или групп со стремлениями и действиями других таких же групп, помочь яснее определить истинные причины недовольства, помочь им яснее определить своих действительных врагов, снимая маску с врагов, прикрывающихся какою бы то ни было благовидною личиною, наконец, содействовать выяснению сообща ближайших практических целей и способов их осуществления.

Поэтому, прежде всего, есть ли эти недовольные элементы в русском народе, существует ли то настроение, которое необходимо для успеха всякой революционной пропаганды и организации?

Мы можем смело ответить, что да.

Все наши личные наблюдения, все сведения, которые мы получаем, неоспоримо свидетельствуют, что среди нашего крестьянства и фабричных рабочих глухое недовольство существует, что рядом с систематическим разорением народных масс это недовольство растет, что в первое время после освобождения крестьян оно было несравненно слабее, чем теперь, что надежды на то, что тем или иным способом помещиков уравняют в земле, податях и натуральных повинностях с крестьянами, продолжает жить среди народа, что надежда на то, что это уравнение произойдет сверху, — мало-по-малу утрачивается, что боготворение царя в некоторых местах заметно подрывается, что это боготворение, о котором так много говорили прежде, вообще чрезвычайно непрочно и очень легко уступает место, особенно в крестьянской молодежи, совершенно иным отношениям, что уверенность в том, что царь бессилен среди окружающих его бар, постоянно усиливается и, таким образом, неизбежно ведет к тому, что народ, однажды выведенный из терпения, примется беспощадно истреблять этих бар, а царь без их поддержки, конечно, станет бессильным названием, что это недовольство крестьянства замечается не в одной какой-нибудь местности, а более или менее сильно повсеместно, что отрицают его только те, которые никогда не стояли в близких отношениях к крестьянству, и, наоборот, утверждают все те, которые каким бы то ни было способом стали в близкие отношения к крестьянству или фабричным рабочим, что, наконец, наблюдения тех же людей приводят к тому, что готовность к риску гораздо сильнее, чем это могли думать даже оптимисты, что, наконец, то же подтверждается местными волнениями, которые постоянно продолжаются время от времени. Таковы отношения в экономической сфере. Что касается до государственной, — то мы видим, с одной стороны, полнейшее равнодушие ко всем реформам правительства, с другой — повсеместную ненависть ко всякому представителю государственных интересов, при чем ненависть эта постоянно возрастает с увеличением государственных поборов. С другой стороны, расхождение между барством и народом, развитие безумной роскоши среди барства, гигантское развитие в барстве невообразимой жадности и разврата, сопровождающееся упадком творчества, таланта и трезвой мысли и развитием жестокости, бешеной погони за легкой наживой и т. д. и т. д. свидетельствуют о том, что барство, с своей стороны, не решится своевременно на нужные уступки и не сумеет ими удовлетворить народ.