Петр Кропоткин - Памяти Петра Алексеевича Кропоткина

«Ряд дознаний, произведенных в последние месяцы, — пишет в своем представлении ген. Потапов, — приводит к убеждению, что эта революционная программа (Кропоткина) неуклонно применяется на деле многочисленными агитаторами, рассеявшимися по всей империи и везде идущими одним и тем же путем. Как руководство и пособие к этой преступной деятельности, создалась особая литература народных книг и брошюр, грозящая извратить здравый смысл народа и подорвать в нем преданность царю и доверие к правительству. И не только заграничные и подпольные издания служат этой преступной цели: рядом с ними распространяются нередко книги, даже разрешенные цензурой, которая затрудняется, сквозь условную фразеологию, понять истинный смысл и назначение, повидимому, невинного произведения.

Возникшее в половине прошлого года дело о пропаганде, порученное, по высочайшему повелению, генерал-лейтенанту Слезкину, осязательно указывает, какие размеры приняло социально-революционное движение и какою серьезною опасностью грозит оно в близком будущем. Дознание показало, что зло более глубоко, нежели можно было предполагать. Разрушительные теории социализма охватили не отдельные кружки, но — можно сказать — почти целую генерацию. Пропаганда ведется не в одной или нескольких местностях, но повсеместно, и — что особенно важно — везде по одной и той же программе, одними общими средствами. Число лиц, привлеченных к дознанию, достигает уже до двух тысяч и ежедневно возрастает: из них было подвергнуто аресту более 450 человек, против которых собраны особенно важные улики; но многие ускользают от преследования вследствие неуловимости самых признаков совершаемого ими преступления [11] При обсуждении вопроса в комитете министров, ген. Потапов представил более точные, «извлеченные из дел III отделения сведения о числе и общественном положении привлеченных к дознанию о противоправительственной пропаганде в разных местностях империи лиц. Общее число таковых лиц составляет ныне к марту 1875 г. 1637, из коих арестовано 412. По сословиям и по месту воспитания число это распределяется следующим образом (первая цифра обозначает число арестованных, вторая — привлеченных): студентов технологического института 17–36; медико-хирургической академии 26–51; С.-Петербургского университета 13–28; Московского 5–11; Киевского 2–17; Харьковского 4–10; Казанского 3–9; Новороссийского 5–2; Ярославского лицея —8; харьковского ветеринарного института 13–7; казанского ветеринарного института 1—; Петровской академии 15–12; земледельческого института — 7; института инженеров путей сообщения 2–2; студентов горного института —3; гимназистов 29–57; семинаристов 29–83; воспитанников низших учебных заведений 6–11; дворян 22–42; чиновников 26–89; учителей 19–67; военных (отставных) 15–39; купцов 3–17; мещан 16–60; крестьян 26–116; евреев 1–7; разночинцев 30–237; женщин: привилегированных сословий 78–187; непривилегированных сословий 6–10». .

Вообще надо заметить, — продолжает ген. Потапов, — что принятая в настоящее время революционною партиею система пропаганды представляет так мало юридических улик и вообще внешних проявлений, что большею частию ускользает от судебного преследования; меры полицейские и административные точно также оказываются бессильными к предупреждению и пресечению преступной деятельности осторожного агитатора. Только решительное и открытое противодействие общественного мнения, поддерживаемого и направляемого всеми охранительными элементами русской жизни, могло бы ослабить прогрессивно возрастающее зло и положить пределы его распространению».

Идею необходимости искать поддержки у общественного мнения ген. Потапов, повидимому, заимствовал у министра юстиции графа Палена, который в начале марта того же года обратился к старшим председателям и прокурорам судебных палат с письмом о «необходимости своевременного отпора разрушительным учениям», не только в официальной, но и в частной жизни [12].

На это письмо и ссылается далее в своем представлении ген. Потапов и сообщает, что Александр II повелел обсудить вопрос, не представляется ли желательным и полезным, чтобы все министры и главноуправляющие дали подобные же указания по их ведомствам.

К своему представлению ген. Потапов приложил копию письма министра юстиции, «Записку», « найденную в бумагах князя Кропоткина», и «Программу революционной пропаганды», « составленную князем Кропоткиным».

Кропоткин, как он и сам рассказывает об этом в своих «Записках революционера», отказался на предварительном следствии от дачи каких бы то ни было показаний. Поэтому авторство Кропоткина в составлении «Программы», вероятно, было установлено экспертизою почерков. Что касается «Записки», то III отделение установило лишь в процессе дальнейшего производства дела о пропаганде (дело 193-х) принадлежность ее также перу Кропоткина, о чем обвинительный акт по этому делу говорит вполне категорически.

Таким образом, дело возникло на основании тех материалов, какие были даны исключительно Кропоткиным. Только благодаря двум его произведениям, правительство принуждено было выйти из рамок III отделения и взглянуть на вопрос в возможной для него государственной полноте.

Министр юстиции граф Пален не ограничился, однако, только своим письмом, как актом самозащиты против революционного натиска. Он составил свое обозрение или записку о развитии революционной пропаганды [13]и внес ее в комитет министров к моменту открытия его заседаний. Эта записка ставила вопрос уже в более глубокой перспективе и, таким образом, первоначальное предположение «о пользе» аналогичных письму графу Палена «указаний» со стороны всех прочих министерств и ведомств расширилось. И в первом заседании комитета министров (18 марта 1875 г.) ген. Потапов сообщил о высочайшем повелении «обсудить, не представляется ли вообще необходимым и полезным принять и какие-либо другие меры с целью уменьшения влияния обнаружившейся деятельной пропаганды пагубных лжеучений».

Таким образом, комитет министров, на заседание которого, по высочайшему повелению, был приглашен бывший шеф жандармов, генерал-адъютант граф Шувалов, получил возможность обсудить вопрос о революционном движении во всей его всесторонности и с точки зрения не ведомственной, а широко-государственной. Как говорят теперь, комитет получил «боевое задание», — и, другими словами, на этом вопросе он должен был обнаружить всю силу своего государственного разумения и наличность государственной мысли.

И в этом отношении «особый журнал комитета министров по предмету обнаруженного распространения в обществе разрушительных учений» [14]представляет не малый интерес. Он является типичным образцом бюрократического мышления, которое, соприкасаясь с таким крупным и все шире и шире развивавшимся явлением, как революционное движение, шло неизбежно по своему шаблонному уклону — самозащиты на старых политических позициях во что бы то ни стало, путем хотя бы логических абсурдов, хотя бы явных нелепостей и противоречий; страха пред угрозой перехода на новые точки зрения, чуждые до того самодержавному образу мыслей, опасения раздвинуть в жизненной перспективе факты и данные и взглянуть на них со стороны социальных и бытовых условий, а не только со стороны неприкосновенности старого и ветхого уклада жизни.