Филипп Бобков - КГБ и власть

Родился 1 декабря 1925 года в семье землемера на Украине. То были годы коренной ломки деревни, и отцу вместе с семьей приходилось кочевать по губерниям и уездам.

В 1932 году Украину потряс голод. Не обошел он и нашу семью, осевшую тогда в городе Макеевке. Помню, как вместе со сверстниками бегал на берег пруда и собирал там водоросли и ракушки, чтобы мать могла отобрать что-нибудь для стола, но главной пищей для нас были в те годы сушеные арбузные корки, которые где-то добывал отец.

Как ни удивительно, но уроком на всю жизнь остался для меня один, казалось бы, незначительный случай. Однажды к обеду отец принес из заводской столовой нечто подобное кровяной котлете. Бабушка, конечно же, положила ее мне. Но отец быстро переставил тарелку своему брату, который жил с нами и с трудом поправлялся после тяжелой болезни. Дядя, естественно, стал возражать и отказываться, но отец решительно настоял на своем.

— Не обижайся, Филипп, — сказал он мне, — дядя перенес тяжелый тиф, был при смерти. Посмотри, он и сейчас едва жив, не можем же мы дать ему умереть с голоду.

Не раз вспоминал отцовские слова в годы войны, когда бывало нелегко с питанием, и всегда считал, что последний кусок следует отдать самым слабым.

С большой теплотой вспоминаю свое детство: вечерние костры, спортивные игры, походы. Однажды на пионерском сборе мне поручили повязать красный галстук знаменитому в те годы обер-мастеру доменных печей Ивану Григорьевичу Коробову. Я очень этим гордился.

Неизгладима память об учителях, мудрых и добрых наставниках. Не могу не назвать директора школы Александра Станиславовича Кржеминского, погибшего в застенках гестапо, математика Александру Афанасьевну Самборскую, преподавателей русского языка: «бестужевку» Александру Васильевну Пасхину и Ольгу Тихоновну Буштедт, украинского — Антонину Meфодьевну Павловскую и Иду Анисимовну Бутыльскую. Дороги эти годы атмосферой доброжелательства и дружбы, царившими в школе.

Середина тридцатых годов вообще ознаменовалась великим энтузиазмом всего народа, в центре жизни огромной страны стоял рабочий человек. В Донбассе, родине ударного труда и стахановского движения, для школяров особую гордость составляли имена земляков: шахтеров Изотова и Стаханова, машиниста Кривоноса и трактористки Паши Ангелиной. А сколько радости вызвал подвиг папанинцев, покоривших Северный полюс, перелеты Чкалова и Гризодубовой. Но мальчишки все-таки играли в Чапаева, переживали за испанских республиканцев, радовались победе у озера Хасан.

Это были годы кипучей, интересной жизни, несмотря на 1937 год, когда страну захлестнула волна репрессий, не затронувших редкую семью. Мы жили в доме инженерно-технического персонала. Отец работал на металлургическом заводе имени Кирова. Однажды после ужина, когда мать мыла посуду, он отозвал меня в другую комнату и очень спокойно, но твердо сказал:

— Тебе уже двенадцать лет, Филицп, можно сказать, мужчина. Я хочу, чтобы ты знал: меня могут арестовать. Но пойми, я ни в чем не виноват ни перед народом, ни перед товарищами, совесть моя чиста.

Я был потрясен. За что могут арестовать отца, человека уважаемого и абсолютно честного? Мелькнула мысль: в тридцатидвухквартирном доме, где мы жили, осталось всего пять или шесть мужчин, остальные были уже арестованы. А может, и они ни в чем не виноваты? Раньше такие сомнения не возникали, я, как и многие другие в те годы, был убежден: враги народа — они и есть враги. Но после слов отца многое представилось совсем в ином свете. Вскоре отца уволили с завода, и он около года был без работы, в местных газетах то и дело появлялись статьи, где его всячески поносили, хотя нельзя было даже понять, за что. По ночам мать вскакивала на каждый шорох и бежала к двери. Над семьей явно нависла угроза. Веко-ре нам совсем не на что стало жить, пришлось продавать любимые книги, вещи. К счастью, лихо пронеслось мимо. Но этот год заставил задуматься о многом, запомнился на всю жизнь, и много лет спустя, когда в руководимом мной аппарате ставился вопрос о применении мер пресечения, связанных с заключением под стражу, я искал хоть какую-нибудь возможность, чтобы не прибегать к репрессиям. И нередко находил.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. В октябре к Донбассу подошли немцы. Поспешно отходили войска, уехало и городское начальство. Макеевка оказалась в обстановке полного безвластия, в городе появились мародеры, которые принялись грабить склады и магазины. Жители в страхе затаились в своих домах. Надолго остались в памяти жуткие картины этих грабежей и бесчинств.

Не могу не описать два эпизода.

В один из дней безвластия мы с товарищами рано утром пошли по городу в поисках хлеба. Идем по главной улице и вдруг слышим оглушительный рев и свист. Это толпа бесчинствующих, возбуждая себя, неслась в нашу сторону. Деваться некуда — прижались на крыльце дома, в котором размещалось ателье «Индпошива». Оказалось, что мародеры мчались именно сюда, и нас мигом затолкали в помещение мастерской. В одно мгновение было разграблено все: недошитые костюмы, материал, сорваны шторы, обшивка кресел и диванов. Уже в пустое помещение вбежал последний грабитель и за неимением ничего другого схватил мелки портных.

Как-то раз мы ночевали на квартире одного из товарищей, окна которой выходили на соседний двор фабрики-кухни (так называли тогда рабочие столовые). Во дворе были свинарники. Ночью нас разбудил дикий визг свиней и крики людей. Глазам предстала страшная картина. Грабили свинарники. Свиней не просто убивали, а живых рубили на части: кому ногу, кому голову, смотря что у кого оказалось в руках.

Позже я видел войну, сталкивался с массовыми беспорядками. И, конечно, не обходилось без жертв. Однако и сегодня страшная картина грабежей в Макеевке стоит перед глазами. Картина анархии, рожденной безвластием. Она невольно оживает вновь и вновь, когда думаешь о том, к каким последствиям может привести разгул преступности, ослабление властных структур, поощрение вооруженных формирований, инспирирование межнациональных и сепаратистских конфликтов. Головорезы всегда найдутся.

Отец в то время работал на строительстве оборонительных сооружений на Днепре, а когда вернулся, его завод уже эвакуировали. На семейном совете приняли решение: мы с отцом пойдем догонять своих, а мать, бабушка, младший брат и другие родственники останутся, съедутся в одну квартиру, а там будь что будет.

Покинули Донбасс буквально перед приходом немцев. Долго шли пешком, иногда удавалось подъехать в теплушке или на платформе с эвакуируемым оборудованием.

7 ноября добрались до Сталинграда. Город был полон беженцев, а нам надо было в Пермь. Из Сталинграда удалось выбраться на барже, забитой до отказа, однако все новые и новые беженцы карабкались на борт, срывались и падали в ледяную воду. Никто их не спасал.