Филипп Бобков - КГБ и власть

И это, по-видимому, не случайно: никаких волнений, потрясений и тем более кровопролитий при нем в республике не было. П. М. Машерова знала и уважала вся страна — от Балтики до Дальнего Востока, хотя я не помню, чтобы средства массовой информации уделяли ему достаточно внимания и отдавали должное этому незаурядному, бесспорно талантливому человеку, являвшемуся для многих образцом нравственности.

МНЕ ПРИШЛОСЬ ПРИСУТСТВОВАТЬ на заседаниях Политбюро не так часто, а выступал я там раза три. Меня приглашали, когда Председатель КГБ (вначале В. М. Чебриков, а позднее В. А. Крючков) был в отъезде. Да и то такое случалось не всегда — ведь у Председателя было два первых заместителя.

Особенно запомнилось мне первое заседание, на которое я попал. Это был январь или февраль 1985 года.

Впервые вступаю в зал, где вершится судьба страны. Нам хорошо теперь знаком этот зал заседаний по кинофильмам и телепередачам. Строгая обстановка. За столом члены Политбюро, кандидаты и секретари ЦК КПСС. Все это люди известные — одних я знал лично, других не раз встречал на заседаниях, конференциях и в президиумах.

Руководители государства… Они произносят обычные слова, но сказанное здесь судьбоносно и определяет всю нашу жизнь.

Помню, на том заседании я поддержал первого секретаря компартии Армении К. Демирчяна, который добивался решения, чтобы на мероприятия по случаю шестидесятилетия геноцида армянского народа были приглашены делегации из Азербайджана, Грузии и РСФСР. Демирчян также настаивал на объявлении 24 апреля (день турецкой резни) днем траура в республике. Вопрос этот уже был решен накануне Секретариатом ЦК, который вел М. С. Горбачев.

Мне казалось, что такое постановление необходимо, дабы ослабить уже проявившиеся к тому времени антиисламские настроения в Армении.

Из-за болезни К. У. Черненко заседание Политбюро вел М. С. Горбачев. Против предложения Демирчяна выступили Н. А. Тихонов, А. А. Громыко и еще кто-то. Оно не прошло.

Меня поразили два обстоятельства: дело не в том, что предложение не приняли, такое бывало и раньше, но на заседании не прозвучало никакой аргументации, никаких серьезных доводов, не приняли — и все.

Удивило и то, что М. С. Горбачев, который уже одобрил это предложение на заседании Секретариата ЦК, на этот раз промолчал, и секретари ЦК — тоже, хотя еще вчера они приняли это решение и вынесли на заседание Политбюро.

Я впервые почувствовал, какая строгая иерархия в высших эшелонах власти. Каждый должен знать свое место. Если говорит член Политбюро, остальные должны слушать, не возражая. В этом я убеждался еще не раз. Хотя должен сказать, что некоторые кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК отстаивали свою принципиальную позицию. Так, например, вел себя кандидат в члены Политбюро, первый секретарь ЦК партии Белоруссии П. М. Машеров. Так же держались на многих заседаниях Политбюро В. И. Долгих, М. В. Зимянин, А. И. Лукьянов.

Я слышал от очевидцев, как проходили заседания Политбюро до прихода к власти М. С. Горбачева, знаю, и не понаслышке, как вел заседания Секретариата ЦК М. А. Суслов. Любой вопрос тогда обсуждался не более пяти-десяти, максимум двадцати минут.

Рассказывали, что Ю. В. Андропов проводил заседания Политбюро в течение двух-трех часов. Охотно верю, ибо именно так он вел заседания коллегии КГБ СССР.

Совсем по-иному проходили заседания Политбюро при Горбачеве: обычно они длились с 11 утра до 8 часов вечера, а то и позже. На них приглашалось множество людей, и каждый норовил выступить. Конечно, нередко решались проблемы, которые требовали серьезного и всестороннего обсуждения, но, когда в течение трех часов шла дискуссия о создании Детского фонда, это, откровенно говоря, вызывало недоумение.

А чего стоили бесконечные ожидания в приемной! Вызывают на заседание Политбюро и отрывают от дел министра, маршала, академика, они ждут три-четыре часа, пока их не пригласят в зал, где вопрос подчас занимал не более трех-пяти минут.

Постепенно Политбюро утрачивало свой авторитет, и главным образом потому, что его решения переставали интересовать людей. Этих решений было много, они лились потоком, но чаще всего абсолютно не касались глобальных, жизненных проблем.

Заседания Политбюро больше походили на собрания низовой парторганизации, куда старались собрать побольше людей и организовать побольше выступлений, а что говорят выступающие, никого не интересовало, на окончательное решение эти речи не оказывали ни малейшего влияния. Было очевидно, важен не результат, а сам факт обсуждения. К сожалению, этот стиль утвердился в Политбюро при Горбачеве.

Помню, выйдешь вечером после заседания, пройдешься в ожидании машины по Ивановской площади, посмотришь на древний Кремль и невольно чувствуешь на душе какую-то тяжесть… Почему? Ответ однозначен: с каждым днем становилось яснее, что наступает паралич власти. Партия, ее руководящие органы, все больше утрачивали властные функции, а Советам их не отдавали.

Постепенно терялось уважение к высшему органу власти, деятельность Политбюро ЦК стала вызывать у многих удивление. Всякие мысли приходили мне тогда в голову и чаще всего — горькие.

Успокаивало одно: я ни одного шага не сделал ради карьеры. Значит, так угодно было судьбе, чтобы я оказался здесь. Я всегда сознавал, что были у меня и ошибки, и определенные просчеты, иные проблемы сегодня решал бы по-другому, но могу честно сказать, никогда я не поступался своей совестью.

А работать все эти годы было очень нелегко, и люди встречались разные: попадались и карьеристы, и завистники, были и такие, кто видел лишь фасад, не представляя всей тяжести того напряжения, того груза ответственности, который давил нам на плечи.

В 1958 ГОДУ СЕРОВА совершенно неожиданно освободили от должности и назначили сперва начальником Главного разведывательного управления Советской Армии, а затем перебросили на новое место — помощником командующего Приволжским военным округом. Он был понижен в звании до генерал-майора, хотя всего за два года до этого стал генералом армии.

Многие поняли это так: Серов исчерпал свои возможности и Хрущеву стал не нужен. Но ведь в таких случаях человека просто переводят на другую работу или, если позволяет возраст, отправляют в отставку. Почему же в данном случае пошли на такое понижение? Что-то здесь не так…

И верно, как потом выяснилось, в основе всего этого скрывалась интрига, мелкая и корыстная, которую искусно вел генерал-майор Миронов. Во время войны он служил в армии, затем работал в Днепропетровске при Брежневе.

После ареста Абакумова, когда КГБ возглавил Игнатьев, в органы государственной безопасности пришла большая группа партийных работников, в том числе и секретарь обкома из Херсона Миронов. Он получил звание полковника и был назначен заместителем начальника военной контрразведки. Миронов очень скоро обратил на себя внимание: он очень еле-дил за своей внешностью, мечтал о генеральском звании и, видимо, уже тогда с дальним прицелом стал подбирать материалы, компрометирующие Серова, — в расчете убрать его с высокого поста. Проработав некоторое время в Москве, Миронов был переведен на должность начальника управления в Ленинград — и пост достаточно высокий, и работа вполне самостоятельная. Вскоре его назначили заведующим административным отделом ЦК КПСС. Теперь уже весь КГБ был, так сказать, ему подведомствен. Миронов считал себя отцом профилактики в органах безопасности. Линия, на мой взгляд, в общем-то правильная, но Миронов рассчитывал сделать на этом карьеру.