Роман Неумоев - Как я в это вляпался

Роман: Просто я тебя как-то спрашиваю. У тебя жена-то православная? А ты мне отвечаешь: у меня все жены православные.

Лукич: (со смехом) Да, это можно в плюс поставить.

Роман: А получается, что они, видимо, православнее тебя оказываются.

Лукич: Ну, возможно. Да. Особенно Рита, она человек очень православный, хороший, и… Ну, как говорится, есть куда совершенствоваться, зато.

Роман: Ну, понятно, а ты, как бы, не думаешь, что…

Лукич: …что за базар придется ответить?

Роман: Да нет! Причем тут «отвечать за базар». Что именно противоречие между той жизнью, которая могла бы быть с Ритой, заключается в твоей творческой деятельности. Может, этим надо было бы пожертвовать? То есть, невозможно это совместить.

Лукич: Ну, это очень личностные вопросы и поэтому… каждый человек живет так, как он может жить и не живет так, как он не может жить. Поэтому, как уж сложилось, так оно и есть. Тут теоретизировать можно сколь угодно, но вот так сложилось.

Роман: А религиозные твои какие-то духовные императивы в творчестве отражаются каким-то образом?

Лукич: Это, наверное, не ко мне вопрос, а к тем людям, которые меня слушают. Я думаю, должно, потому что я стараюсь нести людям что-то хорошее, что-то светлое. И, наверное, это неотъемлемо связано с моей верой.

Роман: А не считаешь ли ты, что у тебя творчество несколько «литературное»?

Лукич: О, вот этого упрека я никогда не слышал в свой адрес.

Роман: Только это не упрек, это вопрос.

Лукич: Я крайне был удивлен, когда один человек мне сказал, что я попал в десятку лучших поэтов Новосибирска. Я был страшно поражен, потому что я всегда относился к своему творчеству как к текстам песен, даже не как к стихам, потому что они таковыми не являются. Они неотъемлемы от музыки.

Роман: Нет, ты меня не понял. Я имею в виду вопрос, не является ли большая часть твоих песен инициированными твоими литературными пристрастиями, пересказом прочитанного. Или ты пишешь песни от жизни?

Лукич: От жизни! Были какие-то там «Дом на дюнах» или «Остров сокровищ». Это вот единственный, скажем так, микроцикл, который был связан с литературой напрямую, а так, я думаю, нет.

Роман: А вот эти вот вещи не являются концептуальным подходом, проявлением известного лозунга «делай сказку»?

Лукич: Может быть, может быть. Я так не задумывался, может быть, над этим. Но это не инициировано, скорей всего. Потому что последнее время я читал, в основном, Достоевского. А последние мои песни, как мне кажется, мало связаны с творчеством Достоевского. Во всяком случае, такой какой-то глубины и мрачности нету. Хе-хе, как это я насчет глубины! Сам себя закопал.

Роман: Просто, говорят, у тебя начался какой-то период, тебя начали даже к КСП причислять. И тут ты как бы возвращаешься снова к року.

Лукич: А, видишь ли, если ты начинаешь слишком часто выступать в акустике, то наши слабо образованные журналисты тут же начинают причислять тебя к КСП. Только потому, что ты выступаешь один и с гитарой. Хотя, можно было бы играть те же самые песни, взяв хотя бы еще бас-гитариста. То есть они крайне примитивно оценивают творчество, и поэтому вот отсюда это все и берется. Нет, просто по определенным объективным причинам очень много приходиться давать акустических концертов, и это невольно отражается на подобных оценках. Но я один раз был на КСПэшном фестивале, где меня плохо приняли, я очень плохо к ним отнесся, и, в общем, никакого общего языка мы с ними не нашли. Кончилось все большим скандалом, когда мы все друг друга послали.

Роман: Я просто думал, что у тебя была попытка уйти как-то от рок-эстетики и перестать «рокотать».

Лукич: «Рокотать»? Да, безусловно. И последний наш альбом, который мы пишем, он достаточно тих, и я вот говорил тут друзьям, что в нем практически отсутствует электрогитара, что уже говорит о многом. Рок весь на электрогитаре построен.

Роман: Ну, это возрастное? Устал просто от рокочущей музыки?

Лукич: Трудно сейчас сказать, потому что я же не знаю, каким будет следующий альбом, но я просто хотел записать такой тихий, прозрачный альбом с Сашей Андрюшкиным. И когда мы начали его делать, это произошло естественно, ясно стало, что нам не понадобится жесткий звук. Но еще год назад я играл достаточно жесткую музыку. Поэтому я не могу сказать, что это вот у меня теперь так и будет. Может быть, так и будет, а может быть, через год я буду играть более электрические вещи. Я не знаю, какие напишутся песни. Я не знаю, какие они будут, дай Бог если они будут еще, следующие. Они во многом будут диктовать форму, в которой они должны реализовываться. Вот сейчас так получилось, что эти песни надо делать в акустике.

Роман: Понятно…

Лукич: (смеется) Понятно! Равнодушным голосом сказал Роман. Хе-хе-хе…

Поиграв какое-то время на гитаре и попев, Лукич рассказывает такой случай. Лукич, имея в виду Александра, говорит:

— В Новосибирске его медведь укусил. Нет, это же надо было умудриться, в городе Джексона чуть медведь не порвал.

— Саша Андрюшкин: — Гиблое место! Медведи ходят по городу.

Лукич: Мы пошли гулять по Новосибирску, и где-то в зоопарке Новосибирском, в каких-то там трущобах, нашли клетки с запасными медведями. Это ж надо, там они в клетках сидят, а это — запасные! И там был такой медвежонок… Джексон его погладил, а он лапкой так, динь. Коготочки такие длинненькие.

Ромыч: Ну так, он же таежный у нас человек.

Лукич: Женя говорит: где моя порвал куртку? Медведь подрал.

Главное, что это была правда (общий смех).

Потом Лукич с Андрюшкиным продолжают играть. Люди апплодируют.

Лукич: Друзья мои! Если кто-то захочет услышать какие-то песни, прошу говорить. Хотя я уже усек, какие песни надо играть. Потому что квартирник, в отличие от всех других видов сотрудничества артиста с публикой, наверное, самый хороший и самый интересный, когда можно много узнать такого, что… Кто-то из публики?

— Давай Афганскую.

Лукич: Афганскую!? А-а-а! В каком-то сборнике ее называли «афганом»?

Кто-то из публики: Я не знаю, как она на самом деле называется.

Джексон: Это про зеленое знамя, наверное.

Ромыч: Да-да-да! Джексон лежал в больнице с одним чеченцем. Чеченец уверял, что это его любимая песня. Потому что…

Андрюшкин: Народная чеченская песня!

Ромыч: Потому что, говорил он, про Зеленое знамя пророка этот чувак правильно поет.

Лукич: Нет, который год уже я пою там бело-зеленое знамя. Это знамя сибирского сепаратизма, старый колчаковский флаг.

Джексон: Чеченец правильно понял!

Все смеются.

Лукич: У нас даже сейчас в Новосибирской области это знамя, то есть, колчаковское, белое и зеленое, и по диагонали идет такая голубая извилистая лента.

Ромыч: Ну вот, чеченец и говорит, сепаратисты, говорит, всех стран соединяйтесь!