Фабиан Гарин - Командующий фронтом

— Спасибо вам! — прокричал он бойцам, выстроившимся на пристанционной площади.

С разрешения Лазо командир Дальневосточного отряда Бородавкин дал телеграмму во Владивосток.

«На фронте Андриановка — Оловянная семеновские банды разбиты. В два часа дня 18 мая первые цепи Дальневосточного отряда вошли в Оловянную. Наши трофеи — много оружия, одно орудие, снаряды, патроны. Противник отступает. Настроение отряда бодрое. Бойцы рвутся в бой с врагами революции. Трудовое население приветствует революционные войска — избавителей от бандита Семенова. Привет Дальнему Востоку от всего отряда».

Командующий прочитал телеграмму и одобрительно покачал головой.

Зажатый в крутые берега Онон бурно несет свои мутные воды к Амуру. К осени, когда вода спадает, на реке возникают островки и мели, но весной и в начале лета Онон разбухает, волнуется и даже пенится. Неширок Онон — от верховьев до той излучины, где воды его, слившись с водами Ингоды, образуют Шилку, впадающую в Амур, но под Читой, вблизи Оловянной, ширина реки достигает двухсот метров.

За Ононом на сопках стояла артиллерия противника, ежедневно обстреливавшая позиции красных.

Третий день разведчики из Дальневосточного отряда искали по ночам удобную переправу. И когда нашли — привязали к седлам свою одежду и пулеметы, свели коней на поводу в Онон и погнали их, а сами вцепились им в гривы. Потом они возвратились и доложили Лазо: на другом берегу небольшие заставы, которые можно без шума снять.

Переправа через Онон была назначена за час до того, как начнет светать.

Тихая, облачная ночь. Мертво на берегах реки. И вдруг — ружейная стрельба. Что же случилось? Неужели противник узнал о предстоящей переправе?

Ночью Бородавкин примчался к Лазо и рассказал:

— Надо ж было такому случиться. Выехали усть-илинские рыбаки ночью лучить рыбу. Берега-то круты, с уступами, а ночь такая, что хоть глаза выколи. Плыли они, плыли почти до перевоза, а там застава всполошилась, подняла тревогу и открыла стрельбу. Придется отменить приказ.

— Нет, — возразил командующий. — Внезапность потеряна, но форсировать реку надо начать сейчас же. Твои ребята готовы?

— Так точно!

— Тогда начинай! — приказал Лазо. — И делай все по плану.

Сначала разведчики переплыли Онон. Убедившись в том, что противник не придал значения происшествию с рыбаками и на заставах даже не зажгли огней, они вернулись и уже на лошадях переправили пулеметы.

Тем временем стало светать. Командующий, стоя на берегу, торопил людей. А тут, как на грех, Онон разгулялся, зашумели его воды, перекатывая гребни волн через взорванную Назарчуком ранней весной среднюю ферму моста. И тогда командующего осенила мысль, как обмануть семеновцев.

В серой мгле пробуждающегося утра к Усть-Иле скакал гонец с приказом к аргунцам — немедленно форсировать Онон. Где же переправятся красные: у Оловянной или у Усть-Иле? Этой тайны никто не знал.

Сам командующий повел к мосту бородавкинских матросов. Они проползли до фермы, упавшей в воду. Изломанные стальные балки, рельсы и шпалы свисали над Ононом бесформенной лестницей.

Лазо привстал и приказал лежавшему позади него матросу укрепить канат к перилам моста и спуститься вниз. Матрос молча и быстро скользнул по канату к воде, упершись ногами в какую-то перекладину. Онон гневно рокотал, ревел, обдавая холодной водой смельчака. А тот, ловко забросив запасной канат за барьер третьей фермы моста, укрепил его и стал взбираться снова вверх. Так перешел первый матрос на вражескую сторону. Так переходили остальные матросы и сам командующий.

— Эх, братцы… — раздался приглушенный возглас, и все замолкло. Это один из матросов, потеряв равновесие, камнем свалился в бурную реку и пошел ко дну.

На мгновенье вздрогнул Лазо. Набежавшая волна чуть не сбила его самого, но он удержался и смело двинулся дальше.

В этот же час у Усть-Иле конница пошла вплавь, а пехоту усадили на карбас. Переходя вброд протоки, бойцы несли на руках пулеметы и ленты к ним. И только перешли реку — как на горизонте поднялось солнце. Перед глазами открылась станица. На широкой улице у церкви строились семеновцы.

Переправившись, командующий приказал выпустить две ракеты — в рассветное небо взвились красные струи и погасли. В ту же минуту батареи ударили по высоткам, занятым противником, а дальневосточники с гранатами и штыками бросились на врага и опрокинули его.

Над Ононом взошло яркое солнце. Вода все еще бурлила у разрушенной фермы моста, завихряясь воронками, но вокруг было тихо, лишь изредка раздавался стон какого-нибудь раненого семеновца, оставленного хунхузами на произвол судьбы.

В полдень командующий продиктовал донесение в Центросибирь:

«Преследование противника продолжается. Революционные войска заняли ст. Бырку, в 33 верстах от Оловянной. По сведениям разведчиков, противник грузит в вагоны артиллерию, кавалерию и пехоту, отправляет их в Маньчжурию. Казаки семеновских отрядов, как передают перебежчики, хотят срезать погоны с офицеров и передать их революционным войскам. В рядах банды Семенова раскол…»

Только он закончил диктовать, как ему доложили, что из Читы спешно прибыл Рябов.

— Здравствуй! — ласково встретил его командующий и пожал руку. — Садись, рассказывай, зачем пожаловал.

— Что же мне рассказывать? — развел руками Рябов. — Вы главком, бьете семеновцев в хвост и в гриву, вам и карты в руки.

— Ты в карман за словом никогда не полезешь. Помню, как в Иркутске ты солдат пропагандировал и такую речь загнул, что они ахнули.

— Тоже мне работа… Вот вы, товарищ главком, расскажите, как Онон форсировали ночью.

— Бойцы переходили, они тебе и расскажут. Что в Чите? Кого видел?

— Степана Безуглова.

— Как он?

— Поправляется, про вас расспрашивал.

— Ты ему гостинцев принес бы.

— Не забываю, товарищ главком.

— Молодец! А про детей Кларка помнишь?

— Не обижаются. Как будете в Чите — спросите!

— А кого еще видел?

— Мамаева. — Рябов встал и, бросив руки по швам, произнес: — Поздравляю, товарищ главком! На вас выписан партийный билет! И на товарища Кларка.

Лазо заволновался:

— Вот за эту новость большое спасибо! Ну, а когда ты думаешь вступить?

— И меня приняли, и Степана Безуглова.

— Поздравляю тебя, Рябов! И Степана от меня поздравь. Хороший сегодня денек!

Лазо, возбужденный рассказом Рябова, не заметил, как тот нагнулся и достал из-за голенища письмо.

— Это вам, товарищ главком.

— От кого?

— Совершенно секретно. Дал мне товарищ Матвеев и сказал: «Передай лично в руки Сергею Георгиевичу, скажи — от Яковлева».

Лазо быстро надорвал конверт и вынул листок бумаги. Прочитав про себя, он спрятал его в карман.