Фабиан Гарин - Командующий фронтом

— Чего призадумались, Виктор Иванович? — спросил Лазо, от которого не ускользнула перемена в Машкове.

— Кабы я от Иркутска так путь разрушал и стрелял бы по целям, то мятежники топтались бы еще у Байкала.

— Поздно жалеть.

— А я решил ошибку исправить. Команду подрывников уже сколотил, ребята дело поняли и знают теперь что к чему. Хотел бы отлучиться на денек-другой.

— Но с тем, чтобы вернуться? — спросил Лазо, не проявляя интереса к тому, что сказал матрос.

— Обязательно, товарищ главком. Я ведь не на прогулку иду.

Командующему небезразлично было знать, куда собирается Машков, но он решил не расспрашивать. Он понимал душу бойца, знал, что каждый стремится показать себя в бою, показать свою преданность революции, завоевать симпатии окружающих. Машков не отличался от других, но неудачи на фронте он воспринял как непоправимое горе. И только с приездом командующего заметно изменился. «Подучить его, — думал Лазо, — и он вполне сумеет командовать бронепоездом».

— Идите, Виктор Иванович!

По тому, как Лазо сказал, Машков почувствовал, что командующий охотно отпускает его, тем более что он вправе был его не отпускать в такое напряженное время.

— Старшим за меня останется один из курсантов. Я прикажу ему находиться при вас.

— Хорошо!

Машков вышел из бронепоезда и медленно побрел в сторону леса.

Над Прибайкальем в ослепительно синем небе стояло горячее солнце. Плавленым золотом горели кроны деревьев. И вспомнил Машков море, которому отдал целых десять лет жизни. Хорошо бы сейчас искупаться, а здесь одна трава да листва.

Машков вошел в лес. В глубине его прокричал горный козел, и эхо прокатилось по логам. Повсюду, насколько мог охватить глаз, матрос видел бредущих в одиночку и группами красноармейцев. Это были те, кто под напором чехословацких мятежников отступили в беспорядке и теперь отходили лесами и непроезжими дорогами на восток. Машков махал им бескозыркой, звал, и все, кто замечал его, шли к нему.

— Зачем звал? — спросил боец с взлохмаченными волосами и обросшим лицом.

— Раз звал, значит, имею на то право, — усмехнулся Машков, хотя ему было не до веселья.

— Ну какое такое право? — наступал боец. — Всыпать бы тебе по тому месту, откуда ноги растут.

— Молчи, драпун! — изменил мгновенно тон Машков. — Я таких, как ты, одним махом в бесчувствие приводил. Бежишь, сволочь, от захватчиков? Куда бежишь? Сибирь, дескать, необъятная, где-нибудь пережду, перезимую, а там видно будет. А Россию отдать на растерзание чужестранцам не боишься?

— Да ты почем знаешь, что я…

— Молчи, сучий сын, — пригрозил Машков и положил правую руку на кобуру. — Я говорю от имени командующего фронтом Лазо. Скажешь слово — и не станет тебя на свете, не будет носить русская земля такого ирода.

Остальные слушали и молчали. Каждый сознавал, что матрос прав, и готов был искупить вину, но не знал, что нужно для этого делать.

— Товарищ правильно говорит, — неожиданно заговорил один из бойцов в латаном пиджачишке и рваных штанах. — Командиры нас бросили, вот мы и бредем. Кто же за нас будет воевать?

Тот, кого Машков назвал драпуном, сердито сел на траву.

— Ребята, которые из вас посильнее, подайтесь в лес и зовите сюда бойцов, — сказал Машков.

Вечером, когда в небе зажглась первая звезда, матрос вошел в бронепоезд и, вытянув руки по швам, отрапортовал:

— Товарищ главком, привел сто шестьдесят пять бойцов… Собрал их в лесу. Покажитесь им, скажите слово, чтобы вера в победу зажглась.

— Молодец, Машков! — обрадовался Лазо. — Пойдем к ним!

Днем Лазо подыскивал для себя наблюдательный пункт и следил за противником. Ночью бронепоезд отходил на позицию, отмеченную командующим, а подрывная команда взрывала мосты и железнодорожное полотно. Чем медленнее двигался Лазо к Чите, тем спокойнее могли эвакуироваться из Читы партийные и советские учреждения.

Машков с группой стойких бойцов сумел задержать небольшие части, и те, переформированные начальником штаба, принимали на себя роль арьергарда, но последним все же покидал фронт Лазо с бронепоездом.

Снабжение бойцов было поставлено из рук вон плохо, да и откуда могло прибыть продовольствие, если тыловые снабженцы еще до приезда Лазо на станцию Хилок умчались на чем попало в Читу. Тогда Машков выделил маленький отряд курсантов, которые должны были реквизировать хлеб, мясо и соль у кулаков, но поблизости не было сел и деревень. Среди бойцов возникало недовольство.

Однажды, когда Лазо расхаживал вдоль полотна у станции Гангожа, к нему неожиданно подошел строевым шагом взвод.

— Командёр, — вызывающе прогорланил здоровенный детина с рубцом на щеке, — прикажи, чтобы нас покормили горячим борщом и дали денег.

— Еще какие требования? — без тени смущения спросил Лазо.

— Кончай эту музыку и вези нас на бронепоезде в Читу.

— Кто вы такой? — строго спросил командующий.

— Братишку Лаврова знаешь? Мы — его люди.

— Значит, анархист?

— Догадался! Так повезешь нас в Читу? Нам до зарезу надо там завтра быть.

— Разойтись! — приказал Лазо, не повышая голоса.

— Ты, брат, не кричи! Нас много, ты — один. — И, повернувшись к анархистам, заорал: — На плечи его, братцы! За него выкуп дадут большой.

Будь у Лазо револьвер, он, не задумываясь, уложил бы двоих-троих негодяев, и тогда остальные присмирели бы. Спасаться бегством было бесполезно — анархисты выпустили бы вдогонку целую обойму. Оставалось пристыдить их. И Лазо, подняв голову, произнес:

— Можете делать со мной, что хотите. — И вдруг до чуткого слуха Лазо донесся конский топот. «Неужели аргунцы?» — пронеслось в сознании. — Можете убить меня, но кому от этого польза? Вам? Не верю! Мой труп вам не нужен. Он нужен врагам. А вы не враги, вас Лавров и Пережогин подстрекают убивать коммунистов…

Топот приближался. Лазо оглянулся и увидел скачущих всадников, но не подал виду, что знает, кто эти всадники.

— Ты кончил, командёр? — рыгнул зачинщик и схватил Лазо за ворот рубахи. — Бери его, ребята!

Кто-то из анархистов крикнул:

— Ты что делаешь, Силантий?

Он ведь правду сказал.

— Ты в заступники не суйся, — грозя кулаком, ответил тот, кого назвали Силантием, и обернулся, — не то и тебя пришибем.

Лазо, воспользовавшись тем, что Силантий обернулся, оттолкнул анархиста и со всего размаху ударил его в скулу. Силантий упал, но кто-то другой подставил Лазо ногу, и он тоже повалился наземь.

…Безуглов издали заметил схватку. Ему показалось, что кто-то повалил Лазо.

— Э-эх! — гаркнул он во все горло и пришпорил жеребца.

Аргунцы по этому возгласу развернулись и мигом окружили взвод. В воздухе блеснули стальные клинки.

— Степан, Степан!..