Джеффри Гартен - От шелка до кремния

Ежи принимают большие риски и добиваются большого успеха, потому что их навязчивая идея не оставляет им выбора. Воины, такие как Чингисхан и Роберт Клайв, раз за разом подвергали свои жизни опасности. Политики, такие как Жан Монне, Маргарет Тэтчер и Дэн Сяопин, верили, что их революционные идеи не станут предтечей катастрофы и что сами они не окажутся в политическом забвении.

Ежи не просто сосредоточивались на одной цели — они начинали идти к ней с ранних лет и никогда не сходили с пути. Никто не скажет, что они родились вундеркиндами, что сразу всего достигли, получили свою минуту славы и исчезли. Напротив, каждый из них начинал свой путь очень рано и со временем добивался успеха. Роберт Клайв подростком отправился в Индию и шаг за шагом, сражение за сражением строил свою карьеру; Джон Рокфеллер начал с должности клерка и в итоге взял под свой контроль самую важную отрасль промышленности; Маргарет Тэтчер уже в детстве принимала участие в кампаниях Консервативной партии и стала Железной леди, сохраняя верность своим убеждениям на протяжении всего пути; Дэн Сяопин познакомился с будущими лидерами Китайской революции, когда ему еще не было двадцати, и в результате прошел путь до верховного вождя Поднебесной. Долгие старания, дальние горизонты — это о каждом из них.

Хочется сказать, что великое достижение — изменить ход истории, однако это не соответствует описанному в книге. Мои герои использовали в своих интересах уже существовавшие тенденции. Они скорее плыли по течению, чем против него. Сделать то, что сделал каждый из них, мог и кто-нибудь другой. Просто они сделали это первыми. Были ли они умнее или быстрее или хотели этого сильнее, чем их потенциальные конкуренты? Возможно. Помогла удача? Конечно. Как бы там ни было, но именно они, а не кто-то другой, оказались впереди.

Герои этой книги не подтверждают теорию о роли великих людей для истории, как ее обозначил историк XIX века Томас Карлейль, сказавший: «Всемирная история — это биография великих людей» [476]. Политический философ Герберт Спенсер был ближе к сути, когда говорил о том, что исторические течения и события определяют карьеру великого лидера. «Прежде чем он сможет переделать общество, — писал Спенсер, — общество должно переделать его» [477]. Мои герои внесли свой вклад в формирование глобализации, но и глобализация сыграла свою роль в формировании их личностей. Все они принадлежали своему времени и творили его. Они направляли историю ровно так, как им позволяли сложившиеся обстоятельства.

Об этом хорошо сказал Шекспир:

Осознанно или нет, но каждый из десяти лидеров добился успеха «с приливом».

Принц Энрике вышел вперед, когда Запад испытывал жажду новых открытий и когда европейцы были одержимы поисками морского пути в Азию. Роберт Клайв поймал момент промышленного подъема Великобритании, роста ее морской мощи и колониального аппетита. Майер Амшель Ротшильд воспользовался наполеоновским переворотом, чтобы из хаоса войны и ее последствий создать новый финансовый порядок. Сайрус Филд поймал попутный ветер от Сэмюэля Морзе и других исследователей, причастных к изобретению телеграфа, да и само время подталкивало крупных промышленников без страха начинать грандиозные проекты. Джон Рокфеллер увидел перспективу в нефти, когда набирала ход американская промышленная революция и углеводородное сырье пользовалось большим спросом во всем мире. Стремление Жана Монне стереть границы не имело бы ни единого шанса на успех, если бы Европа и США не пытались объединить страны на континенте, чтобы восстановить разрушенное Второй мировой войной, и предотвратить новую войну с участием Германии. Кампания Маргарет Тэтчер по уничтожению социализма в Великобритании никогда бы не состоялась, если бы политика ее предшественников не провалилась, а население страны не жаждало бы перемен. Эндрю Гроув пришел в Intel на заре научно-технической революции в Кремниевой долине, когда США активно вкладывали деньги в науку и технику, чтобы поспорить с СССР. Экономическая контрреволюция Дэн Сяопина не получила бы такого размаха, если бы политика его предшественников не подкосила Китай в то время, когда на Западе занималась эпоха небывалого расцвета.

Когда я только начинал писать эту книгу, я считал выбранных мною героев провидцами. Их достижения меняли мир на многие поколения вперед, иногда на века. Но изучив их жизни подробнее, я пришел к иному выводу: у них не было великих стратегий, они не пытались вообразить великие перемены, за которые будут нести ответственность. Ни один из них не стремился изменить большой мир, они меняли лишь малый, личный мир, который видели и понимали. Они никогда не ставили себе цель сделать государства более взаимозависимыми; ими двигало желание власти, славы, богатства или чего-то еще, что появлялось в процессе решения конкретных насущных проблем. Их достижения — результат последовательных шагов, они всегда решали одну проблему за раз.

Чингисхана подхлестывали желание власти, жадность и чувство мести. Амбициозный принц Энрике, будучи третьим сыном почти обанкротившегося монарха, был вынужден придумать себе занятие, способное сделать жизнь короля соответствующей его высокому статусу. Его мотивацией были новые завоевания, обращение в свою веру и обретение богатства, а не романтика открытия новых миров, даже если он сам об этом часто говорил. Когда Майер Амшель Ротшильд начал управлять финансами богатого германского курфюрста, он хотел стать богатым. Изначально он не собирался менять устройство мировой банковской системы, но на смену одной свежей идее приходила другая. Когда Джон Рокфеллер договаривался с представительством железных дорог об особых тарифах для Standard Oil, вряд ли он думал о том, что создает мирового промышленного гиганта, который сыграет столь значимую роль в процветании мира в XX и XXI веке. Когда Жан Монне представлял французскому министру финансов Роберту Шуману свой план об учреждении Европейского объединения угля и стали, он решал актуальную проблему, хотя должен признать, что если и есть среди моих героев мечтатель, то это Монне, потому что на протяжении нескольких лет он думал о создании структуры, подобной Европейскому союзу.

Этих глобалистов поневоле вел случай. Разве пошел бы Чингисхан на запад, если бы правитель соседней исламской страны не убил его послов, а заключил бы с ним торговое соглашение? Разве стал бы Сайрус Филд заниматься трансатлантическим кабелем, если бы его брат не столкнулся в коридоре отеля с канадским инженером, который собирал деньги на прокладку кабеля между Ньюфаундлендом и США? Представьте, что канцлер Аденауэр отклонил экстренный план Монне по созданию Европейского объединения угля и стали. И разве узнали бы мы об Эндрю Гроуве, если бы его схватили советские солдаты, когда он перебегал границу Венгрии и Австрии? Если бы французская полиция пришла арестовывать Дэн Сяопина на два дня раньше, кто открывал бы Китай миру — он или кто-то другой? Между бессмертием и безвестностью очень тонкая грань.