Иван Фирсов - Русские флотоводцы. Исторические портреты

Английский капитан вновь показал нежелание вступать в бой. Он резко изменил курс, уклоняясь от встречи, и развил полный ход.

Отстреливаясь, «Таиф» отрывался, как мог, но пре имущество в скорости не замедлило сказаться, и погоня вскоре прекратилась.

В бухте тем временем сражение подходило к концу. Боевое ядро турецкой эскадры было уничтожено. Все корабли турок или взорвались, или, потеряв управление, сидели на мели. Часть из них полыхала. Разгорались пожары и на берегу.

Как бы подводя итог, с невозмутимым видом Нахимов распорядился:

— Передайте на все корабли: «Прекратить бой. Всем кораблям переменить место стоянки, отойти от берега». Не ровен час, ветер зайдёт, огонь перекинется на них.

Слабый ветер постепенно разгонял клубы дыма, но небо не просветлело. Его заволокло серыми тучами, пошёл мелкий дождь.

В бухту вошёл отряд вице-адмирала Корнилова. Тепло обнялись адмиралы. Корнилов сердечно поздравил товарища:

— Виктория славная, Павел Степанович, выше Чесмы и Наварина, — взволнованно воскликнул он, — сокрушён цвет турецких фрегатов и корветов!

Нахимов, смущённо улыбаясь, развёл руками:

— Не вижу своих заслуг особых, Владимир Алексеевич, это всё они, — он показал на матросов, на корабли, — а я только верный выученик Михаила Петровича.

Вечером пожары усилились. Команды сидевших на мели у берега судов, не желая отдавать корабли, поджигали их. Когда огонь добирался до крюйт-камер, они взрывались и горящие обломки залетали на берег. Мощный взрыв потряс бухту, когда взлетел на воздух фрегат «Фазли Аллах». Горящие головешки от него упали и подожгли турецкую часть города. Ветер крепчал, и пламя разгоралось всё быстрее.

При зареве бушующих пожаров команды принялись за ремонт судов. Узнав от Корнилова подробности бегства «Таифа», Нахимов выразил опасение:

— Полагаю, Владимир Алексеевич, елико возможно, быстрее исправиться и уйти в море, чем чёрт не шутит. Всполошатся англичане и французы в Константинополе.

Корнилов согласился и сказал:

— А те суда, что не успеем исправить, возьмём на буксир. Завтра должен подойти «Громоносец».

Утром Нахимову доложили рапорты командиров кораблей о потерях:

— Всего на эскадре выбито тридцать восемь офицеров и матросов и двести тридцать раненых, у неприятеля убитыми не менее четырёхсот человек.

— Раненых около тысячи наберётся, много пленных…

— Ко всем взятым в плен человеческое обращение непременно проявлять, довольствовать пищей и одеждой, раненым оказать помощь, — распорядился Нахимов.

Утром 20 ноября эскадра Нахимова покинула Синоп. Корнилов на «Громоносце» отправился в Севастополь, чтобы сообщить радостную весть о разгроме турецкой эскадры.

Спустя два дня первые корабли эскадры бросили якоря на Севастопольском рейде.

— Севастополь и флот гордится вами, Павел Степанович, — сказал Корнилов, поднявшись на борт, сопереживая с Нахимовым радость победы.

За Синоп Нахимов удостоился ордена Святого Георгия II степени. И всё же разгром турок при Синопе навевал иногда Нахимову тревожные мысли. Однажды он высказал их адъютанту штаба, своему земляку, лейтенанту Ухтомскому:

— Только ужасно то, господин Ухтомский, — сказал адмирал, — что эта победа подвинет против нас войну, ибо англичане увидят, что мы им действительно опасны на море, и поверьте, они употребят все усилия, чтобы уничтожить Черноморский флот.

Нахимов интуицией предчувствовал то, о чём не знал. Война с Турцией ещё не началась, а русскому послу в Лондоне Бруннову было заявлено: «Флоты Англии и Франции войдут в Чёрное море, в случае, если русские атакуют турецкие порты».

23 декабря 1853 года англо-французская эскадра вошла в Чёрное море.

25 декабря Корнилов отдал приказ о приведении флота в боевую готовность. Командующему эскадрой Нахимову придавались в поддержку все береговые батареи и предписывалось «быть в полной готовности принять атаку, равно, как сняться с якорей и выйти в море».

Всю весну и лето флот приводил в порядок корабли после Синопа, выходил в море, следил за неприятелем.

14 марта Англия и Франция объявили войну России, а в конце апреля начали высадку войск в Варне. После позорного отступления войск за Дунай, союзники начали подготовку к высадке десанта в Крым.

1 сентября неприятель беспрепятственно начал высадку войск у Евпатории, а 7 сентября армия Меншикова потерпела поражение на рубеже реки Альмы.

Критическое положение Севастополя вынудило моряков безотлагательно решать, что делать флоту?

Утром 9 сентября Корнилов созвал совет, на котором присутствовали флагманы и командиры кораблей Черноморского флота.

Корнилов высказался за выход кораблей в море [33] Корнилов высказался за выход кораблей в море. — Но уже в тот же день Корнилов согласился с большинством: «Выход в море для сражения с двойным числом неприятельских кораблей, не обещая успеха, лишает только бесполезно город главных своих защитников». Необходимо учесть, что парусный флот в Севастополе зависит полностью от наличия попутного ветра, а неприятель обладал почти тройным превосходством в военных пароходах, в большинстве своём винтовых. , чтобы постоять за честь флота. Он предложил атаковать неприятеля у мыса Лукулл. Если его удастся уничтожить, армия союзников останется без припасов и не сможет уже получить подкрепление. В случае неудачи он предложил сцепиться на абордаж и умереть со славой, взорвав свои корабли и часть неприятельского флота. Враг не решился бы атаковать сильные приморские батареи, а без его содействия неприятельская армия вряд ли сломит оборону русских войск. Наши войска могли бы продержаться до подхода подкрепления, а потом разбить врага превосходными силами.

Его поддержал Истомин.

— Надо выйти в море, Владимир Алексеевич, — сказал он, — погибать флоту, так погибать с честью.

«Истомин решительным голосом поддержал мнение Корнилова, — заметил командир парохода „Эльбрус“ Асланбегов — я, Ильинский, Вукотич — также. Но все остальные задумались и стали рассуждать. Какой неувядаемый блистательный венок, — Асламбегов высказал своё видение дальнейших событий, — готовился Черноморскому флоту: 14 кораблей, 7 фрегатов и 10 пароходов хотели сразиться с 33 кораблями и 50 пароход-фрегатами. С какой дивной чудной памятью погрёб бы себя в волнах Чёрного моря Черноморский флот! Если ему назначено уже погибнуть, то может ли быть славнее смерть? И какие чудеса храбрости увековечил бы за собой этот сонм героев, эта гордость храбрых? Россия бы отпела по нас вечную память; родные и друзья гордились бы, считая нас в числе этих доблестных русских, которые так мужественно презрели жизнь.