Иван Фирсов - Русские флотоводцы. Исторические портреты

Особенно возмущало командира то, что его новый подопечный офицер в свободное время вместо чтения морской литературы увлекался французскими рома нами и не отдавался вполне той профессии, которой посвятил себя. Обнаружив способности Корнилова и зная, что он может и хочет служить на флоте, Лазарев настойчиво рекомендовал ему прекратить ненужные для службы увлечения, стать более целеустремлённым, овладеть специальными знаниями.

«Владимир Алексеевич, — вспоминает его сослуживец, — очень любил рассказывать об этой эпохе своей жизни и уверял, что капитан не довольствовался силой убеждения, а выбросил всю его библиотеку за борт и заменил её книгами из собственной своей… Достоверно, что Корнилов начал заниматься делом, учиться, следить за собой, короче — жить новой жизнью».

На переходе в Англию, общаясь с офицерами на вахте, учениях, в кают-компании, Корнилов завоевал расположение сослуживцев, завязал дружбу с Павлом Нахимовым, Владимиром Истоминым, Ефимием Путятиным, Иваном Бутеневым.

27 июля русская эскадра показалась у входа на Спитхедский рейд. Появились записи в «Историческом журнале эскадры»:

«Утром 27 числа… пошли к Портсмуту и на Спитхедском рейде, по назначению господина адмирала, расположились фертоинг… Во время плавания эскадры от Кронштадта до сего места все корабли и фрегаты соблюдали во всей точности места свои в ордерах, столь же верно ночью, как и днём, все движения управления производились быстро и правильно, ордер или колонна прохода никогда и ни в каком случае не нарушались…

Старейшие и опытные моряки Дании и Англии, посещавшие эскадру в Кронштадте и Портсмуте и видевшие её в действиях, единодушно отзывались, что столь примерной и отличной эскадры они никогда видеть не ожидали…

…С первого дня прибытия эскадры к Портсмуту г. главнокомандующий обще с е. с-вом гр. Л. П. Гейденом приняли самые деятельные меры к скорейшему приуготовлению эскадры, в Средиземное море назначенной…»

Больше месяца простояла армада кораблей на Спитхедском рейде у Портсмута, и 8 августа эскадра под флагом контр-адмирала Л. П. Гейдена направилась в Средиземное море.

«Исторический журнал эскадры» поведал:

«7 августа… Среди сих трудов и попечения в ночь с 5 на 6 августа гг. главнокомандующие эскадрами перенесли свои флаги: Г. адмирал Сенявин на корабль „Царь Константин“, а е. с-во гр. Гейден — на „Азов“. Начальником штаба при г. командующем назначен командир корабля „Азов“, капитан 1-го ранга и кавалер Лазарев 2-й.

Сего числа г. главнокомандующий передал е. с-ву предписания, инструкции, денежные суммы и кредитивы на оную и граф на другой день пошёл в путь, ко славе его ведущий…»

Свежий попутный ветер наполнил паруса, погода наладилась, и с заходом солнца по корме в вечерней дымке растаяли очертания мыса Лизард. Прощай, Британия. Впереди Атлантика.

Впервые ощутил дыхание океана мичман Корнилов. Часами простаивал он, опершись о фальшборт. За невидимым горизонтом постепенно скрывались в пучине созвездия Северного полушария, прямо ни курсу на небосклоне появились незнакомые прежде созвездия, известные ранее только по картам Мореходной астрономии. Ночью впереди и по корме то и дело вспыхивали фальшфейеры, корабли эскадры показывали своё место. В океане развело волну, корабли ощутимо раскачивало с борту на борт.

Корнилов ещё в Северном море на «Смирном» привык к штормовым условиям плавания, его организм принимал качку безболезненно.

Не проходило дня, чтобы не ломался где-то рангоут. То трескался гафель, то бизань, то ломались мачты, то надломился нижний рей у фок-мачты. Боцманские дудки поднимали наверх матросов по авралу. Те на ветру и в проливной дождь карабкались на ванты, заменяли негодный рангоут или порванные паруса И так круглые сутки, что днём, что ночью.

Сменившись с вахты, Корнилов в каюте принимался за чтение солидного тома, который дал ему недавно командир: «Жизнь английских адмиралов».

От товарищей Корнилов знал, что это любимая на стольная книга Лазарева.

Всё было бы прекрасно, но коварная стихия всегда подстерегает человека, готовит ему разные злокозни и предательства.

До траверза Болеарских островов ровные, попутные ветры благоприятствовали плаванию, но когда эскадра повернула курсом на Палермо, в Северной Сицилии погода резко изменилась. Впервые за время похода на Средиземноморье заштормило, небо затянуло по-осеннему хмурыми тучами, беспрерывный дождь хлестал как из ведра, взмокли и отяжелели паруса, по скользкой палубе, когда корабль резко кренился под порыва ми ветра, матросы ходили с опаской, держась за натянутый леер. Несмотря на непогоду, как обычно, у пару сов стояли вахтенные матросы, готовые по первому зову боцмана работать с парусами и рангоутом.

Внизу, в кубриках, отдыхали сменившиеся с вахты матросы, а подвахтенные дремали не раздеваясь, в раскачивающихся койках, в готовности ринуться наверх по авралу на помощь товарищам.

В последней бизань-мачте «Азова» есть прямой парус, крюйсель, второй снизу. Так вот, поскольку на нем в штормовой ветер были подобраны все рифы, следовало его закрепить сбоку особой снастью, тонкой верёвкой — штык-болтом. Боцман послал сделать это двух матросов, а один из них, неудачно балансируя на рее, вдруг поскользнулся, оступился и, потеряв равновесие, полетел за борт. На судах флота всего мира есть тревожный сигнал:

— Человек за бортом!

Услышав его, вахта мгновенно обезветривает паруса, поворачивают корабль против ветра и ложится в дрейф. В считанные минуты спускается на воду шлюпка и отправляется на поиски и спасение попавшего в беду человека. Ещё раньше бросают за борт спасательные средства, которые попадутся под руку: буйки, бочонки, пробковые пояса, деревянные предметы. Тревожный клич «Человек за бортом» репетуется всеми, кто его слышит, и обычно через несколько минут на верхней палубе оказывается добрая половина экипажа, свободная от вахты.

Одним из первых выбежал наверх свободный от вахты Корнилов. Перегнувшись через борт, он успел увидеть, как из оконца кают-компании метнулась за борт распластанная фигура офицера. Вынырнув среди пенившихся волн, он схватил брошенное кем-то кресло и размашистыми движениями, отталкиваясь от воды, поплыл к видневшемуся среди волн матросу. Тот, барахтаясь, отчаянно кричал, видимо не умея плавать.

«Бог мой, так ведь это, никак, Александр!» — мелькнула первая мысль у Корнилова. В Портсмуте Лазарев взял его на «Азов» вместо списанного чванливого и жестокого к матросам мичмана Розенберга.

В самом деле, это был Александр Домашенко. В минуту происшествия он сидел у распахнутого оконца и читал книгу в кают-компании. Услышав крик падающего матроса, ни мгновения не раздумывая, отбросил книгу, успел снять сюртук и через оконце сиганул за борт.