Сборник Коллектив авторов - Звать меня Кузнецов. Я один.

Для меня лично он всегда был образцом нравственности, совестливости, хорошим советчиком в нужное время. Я никогда не забуду ещё об одном случае из нашей студенческой жизни. Кажется, это произошло на втором курсе учёбы. По рекомендации нашего руководителя С. С. Наровчатова мне было предложено выступить с чтением своего стиха о Родине в Колонном зале Союзов, перед делегатами партийного съезда (какого по счёту, не помню). От сильного волнения перед такой ответственностью я не знал, что делать. Посоветовался с Юрой — что мне делать? «Как что, надо идти», — был его ответ. С его благословения пошёл и смело прочёл своё стихотворение об Абхазии перед огромной, так называемой официальной аудиторией (где присутствовали представители всех республик страны, зарубежные гости). Причём прочёл своё стихотворение сначала на родном языке, а потом уже в переводе на русский. Никогда за всю историю не бывало, чтобы мой родной язык звучал бы на таком высоком уровне (передавалось по центральному радио и телевидению). Многие миллионы из моих уст услышали, как звучит моя родная речь. Это было невероятно. Я был потрясён таким успехом.

Когда мы уже завершали свою учёбу в Литературном институте, свою дипломную работу по творчеству я назвал «Мой дом», а Юрий Кузнецов сначала просто — «Стихотворения», а потом переименовал по-другому, но не помню как. Обе эти работы были оценены нашим руководителем на «отлично». Я и сейчас храню дома копию своей дипломной работы с отзывом С. С. Наровчатова. «Обратите внимание на отличное стихотворение „Мой дом“, по которому названа дипломная работа Виталия Амаршана, — отмечает он. — Оно воскрешает в памяти многие образцы мировой поэзии, созданные под знаком вечной темы — „человек и мироздание“, но выглядит совершенно своеобычно. Его естественность питается народными корнями, корнями абхазской земли…

Стихи Амаршана отличают размах и сила обобщений. Поэт не замыкается в пределах наблюдений над частностями, а выводит стих на широкий простор раздумий и размышлений…»

Чувствую, что не очень скромно с моей стороны, что здесь я опять процитировал отзыв о себе, но это делается ради того, чтобы показать будущим поколениям, как важно в судьбе творца вовремя сказанное ему слово.

После окончания института все однокурсники разъехались, как говорится, по своим отеческим очагам, а Юрий Кузнецов со своей супругой Батимой Каукеновой остался в Москве. Поначалу им трудно было с жильём, но потом Литфонд Союза писателей выделил им новую квартиру, и они переехали туда, стали постепенно обустраиваться. Вскоре родилась у них первая дочурка. Конечно, нелегко им было жить в непривычных условиях в огромной, шумной Москве, но они были счастливы…

Как во время нашей совместной учёбы, так и после окончания института я не терял связи с Юрой, мы часто перезванивались (писать письма он не любил, да и я тоже). Время от времени приезжая в Москву, я обычно останавливался в писательской гостинице при общежитии Литинститута. Это было излюбленное, родное наше место. Расположившись, я тут же сообщал Юре о своём приезде, он немедля, с большой радостью, по-братски навещал меня или же приглашал к себе домой, а иногда я сам заходил к нему на работу. А работал он в то время в издательстве «Современник». При каждой встрече мы вспоминали своих любимых преподавателей: Михаила Ерёмина, Азу Алибековну Тахо-Годи, Сергея Артамонова, Михаила Ивановича Ишутина, своих общих друзей по учёбе (что удивляло меня — он внимательно следил за каждым, знал, у кого как сложилась жизнь), беседовали о проблемах современной литературы, читали друг другу свои новые стихи. Во время одной из таких наших встреч Юра сам изъявил желание перевести мои стихи на русский язык. Сначала я немного удивился, потом с удовольствием оставил ему несколько подстрочников, которые он сам на свой вкус отобрал (около 15 стихов). Он тогда начинал пробовать свои силы в переводческой деятельности. Юрий даже прочёл мне только что переведённое им знаменитое стихотворение французского поэта Артюра Рембо «Пьяный корабль». Перевод мне понравился, похвалил. Через некоторое время он очень удачно перевёл и мои стихи. Часть из них была опубликована в «Литературной газете» под рубрикой «Новое имя», с предисловием Народного поэта Абхазии Баграта Шинкуба. Позже моё стихотворение «Судьба» Юрий включил в большой сборник своих переводов «Пересаженные цветы», вышедший в издательстве «Современник» в 1990 году. В этот уникальный сборник вошли многие образцы мировой поэзии, которые так талантливо переводил Юрий Кузнецов. Предисловие к сборнику написал блестящий русский критик и литературовед Вадим Кожинов — большой знаток и ценитель поэзии Юрия Кузнецова, до конца своей жизни горячо поддерживавший и искренне сохранявший свою дружбу с ним. Я хочу тут же с благодарностью сказать, что обе эти незаурядные личности с большой любовью относились к моей Абхазии, интересовались её богатой историей и культурой. Вадим Кожинов неоднократно приезжал в Сухум, встречался с деятелями литературы и искусства Абхазии, а со многими нашими критиками и литературоведами он был лично знаком по совместной учёбе в Институте мировой литературы. Во время грузино-абхазской войны, которая вспыхнула в роковом 1992 году, Вадим Кожинов как никто другой своей заострённой публицистикой оказал мощную поддержку народу Абхазии, сражавшемуся за свою свободу и независимость.

Юрий Кузнецов тоже приезжал к нам в Абхазию. Первый раз на очень короткое время. Это было в 1982 году. Я очень был рад его приезду, пригласил к себе домой, познакомил с моей семьёй. С неподдельным радушием обнимал он моих малолетних детей — Беслана и Амру. Я показал тогда ему достопримечательности нашей страны, насколько это позволяло время. Посетили мы с ним древнеабхазскую столицу в Псырдзхе, расположенную недалеко от Сухума, на территории нынешнего Нового Афона. Посетили здесь же храм апостола Симона Кананита, построенный в X веке. Посетили мы с Юрой и знаменитую Новоафонскую пещеру с маленьким озерцом на самом её дне. В одном из залов пещеры, на узкой площадке, под потолком, увешанным сталагмитами, Абхазская хоровая капелла исполняла для посетителей древнеабхазские народные песни, среди которых были «Песня о скале», «Песня ранения». Удивительная акустика и освещение создавали здесь особую обстановку. Юрий был в восторге от всего увиденного и услышанного.

По пути из пещеры, в Верхней Эшеры (село между Новым Афоном и Сухумом) пригласил я его в апацху (плетённая рододендроновыми прутьями хижина-ресторан), внутри которой горел очаг. Здесь прямо возле очага на низких треножных столиках угощались мы абхазскими национальными блюдами, молодым вином «акачич». Здесь же Юрий вдруг что-то вспомнил, полез во внутренний карман своего пиджака и вынул новый свой поэтический сборник: «Отпущу свою душу на волю». Экспромтом надписав на нём: «Виталию Амаршану — глядя на огонь абхазского очага и слёзы сырого, живого дерева», — вручил мне в подарок. Я храню эту книжку как зеницу ока и в своём воображении часто вижу нас у горящего очага с вечно живым и вечно плачущим, но одновременно и вечно греющим деревом, как подметил пристальный взгляд моего друга Юрия.