Тамаш Краус - Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Конечно, я тоже понимаю «языковую проблему», которую, однако, нельзя решить, выбросив в окно исторически сложившуюся парадигму марксизма ради, например, «модернизационной» парадигмы, поскольку в стремлении механически применить формы западного развития к изучению иных путей исторического развития мы нарушим устоявшиеся правила научно-исторического исследования. Я постараюсь сохранять дистанцию по отношению к языку, «пропагандистским» лозунгам исследуемой эпохи, хотя, учитывая главную цель данной книги, состоящую в исторической контекстуализации ленинского наследия, представляется неизбежной определенная «реконструкция» того «архаичного языка», на котором говорил революционный марксизм. Я был бы разочарован в том случае, если бы мне не удалось «откопать» из-под легитимационной идеологии режима государственного социализма определенные исторические элементы жизнеспособной теоретической культуры.

Как уже было сказано, важнейшая задача историка состоит в том, чтобы вернуть изучаемый ряд исторических событий, процесс, исторический «опыт» в первоначальный исторический контекст. Это стремление особенно важно в том случае, если речь идет о «феномене Ленина». И хотя систематизация и присвоение различными партийно-политическими течениями ленинских взглядов, политического и теоретического наследия Ленина начались сразу после его смерти, больше того, уже в последний период его жизни, [40] Эта интеллектуальная и политическая борьба, имевшая властно-легитимационные цели, была рассмотрены мною и М. Мештерхази в написанной много лет назад работе: Krausz Т., Mesterházi М. Mü és történelem. Vitâk Lukács György müveiröl a huszas években. Gondolat. Budapest, 1985. P. 101–130. Информативный исторический анализ этого легитимационного процесса можно найти в цитированной книге Ф. Корни: Comey F. С. Telling October ; особенно см. р. 155–198 . понятие «ленинизма» в том или ином смысле употребляется и в наши дни. [41] Трудно установить, кто первым употребил понятие «ленинизм». Не имеет значения, был ли это, скажем, Парвус или Милюков, однако первоначально это название не было связано с определениями теоретического характера, а просто указывало на понимание Лениным партии как «конспиративной» организации. См. Парвус. После войны // Россия и революция. СПб., б. Г. (1908?). С. 188. Конечно, представители различных идеологий и мировоззрений в исторической науке согласны в том, что Ленин создал такой политический и интеллектуальный «продукт», без учета которого нельзя анализировать и понять историю XX века. Не случайно, что серьезные историки избегают применения к Ленину всяких аналогий . Это происходит не потому, что они считают деятельность Ленина уникальной, беспримерной во всемирной истории (хотя, конечно, и поэтому тоже), а потому, что было бы абсурдом говорить о марксистском Робеспьере или марксистском Ататюрке, не говоря уж о еще более абсурдных аналогиях. Надеюсь, что эта относительно пространная книга объяснит, почему бессмысленны такие аналогии.

Автор монографии о Ленине, ставящий перед собой задачу в определенном и относительном смысле проникнуть в суть или, во всяком случае, дать оценку всей деятельности Ленина, сталкивается еще с множеством трудностей, помимо тех, о которых уже говорилось. Прежде всего я имею в виду то, что в ходе исторического анализа те или иные события, проблемы или, например, работы Ленина неизбежно должны рассматриваться в различных главах с различных точек зрения. Эта трудность возникает во всех тех случаях, когда историк вынужден одновременно прибегать к хронологическому и тематическому изложению. Такой «смешанный метод» затрудняет работу историка в процессе изложения, но в случае успеха может укрепить внутреннее единство книги, в данном случае — прояснить внутренние закономерности интеллектуального развития Ленина. В то же время при таком методе реконструкции приходится отказаться от упоминания множества подробностей. С течением времени определенные вопросы, которые, казалось, имеют важное значение, потеряли свою остроту, в то время как другие вопросы, которым ранее практически не придавалось никакого значения, именно в начале XXI века получили особую актуальность. За прошедшие годы не только распалось советское государство, создание которого советские историки и политики считали главным историческим достижением Ленина, но и выяснилось, что было осуществлено нечто совершенно отличное от того, что планировало первое, «ленинское» поколение революционеров. К тому же ныне уже неясно и реальное содержание, а также рамки этого «плана», поскольку новейшая и, быть может, наиболее пространная обобщающая работа, посвященная наследию Ленина, полностью «запутала» этот вопрос. Крайне интересно, что в новой исторической литературе рецепция деятельности Ленина по своему качеству опустилась почти до уровня сталинских времен, поскольку интеллектуально-теоретическое наследие Ленина механически рассматривается лишь в качестве легитимационной идеологии. Важнейший методологический недостаток такого подхода в том, что он приводит к разъединению связанных друг с другом теоретических и практических элементов, теоретических открытий Ленина и его важнейших политических решений. В то же время при таком подходе смешивается существенное и несущественное, на место некритического восхваления приходит стремление «поправить» Ленина: из необыкновенно многословных рассуждений, написанных спустя 70–80 лет после изучаемых событий, можно больше узнать о том, что сделал бы на месте Ленина современный британский профессор и каковы должны были быть теоретические взгляды Ленина на мир, чем о том, что Ленин сделал и что он думал на самом деле. [42] Нужно честно сказать, что такая позиция постоянно проявляется даже в трилогии о Ленине Р. Сервиса. Раз за разом вынося свои приговоры, Р Сервис создает впечатление, что он «мудрее», «нравственнее» и «подготовленнее» Ленина. Он постоянно выходит за пределы роли историка-аналитика и в качестве арбитра дает своему герою наставления относительно азов политической деятельности. Посредством предельного упрощения, согласно которому обожание власти превратило либертарианца Ленина в террориста, Сервис заново обосновал «террористский нарратив». Service R. Lenin: a Political life. Vol. I III. Macmillan Press LTD, London, 1985 1995. Cm.: Vol. III. Macmillan Press LTD, London, 1995. P. XIV XV. Мне хотелось бы избежать этих ошибок в надежде на то, что в прошлое безвозвратно уйдет и некритическая апология Ленина.

Безусловно, много раздумий потребовал поиск оптимальных пропорций в изложении отдельных проблем. Другие исследователи тоже размышляли над тем, не преувеличили ли они влияние Ленина на различные события, роль и вес его политических решений. [43] Будучи прекрасным историком, эту проблему чувствовал и Р. Сервис, писавший о том, что в ходе работы над своей трилогией у него было впечатление, что, быть может, «я преувеличил влияние Ленина на такие политические ситуации, решения, как захват власти в октябре 1917 г., подписание Брестского мира в 1918 г., создание Коммунистического Интернационала и инициатива новой экономической политики (НЭПа)». Там же. Р. 322 323. Если бы мне пришлось самокритично реагировать на собственную книгу сразу после ее завершения, я бы указал на то, что, хотя у Ленина было постоянное стремление поддерживать органическую связь между теорией и политической практикой, все же в ходе работы над книгой у меня было такое чувство, что в некоторых случаях — именно вследствие постановки вопроса — я непроизвольно преувеличиваю теоретическую обоснованность политических действий Ленина. В то же время я нс думаю, что это «преувеличение» затрагивает внутренние пропорции книги в целом или историческую логику изложения. Необходимо отметить, что автор книги до самого конца работы боролся со своей собственной односторонностью, ни на минуту не переставая надеяться на то, что ему удастся снова сложить «разобранную» мозаику.