Владимир Байков - 1956. Венгрия глазами очевидца

Венгерская партия независимости (Magyar Fiiggetlensegi Part) Золтана Пфейффера (Pfeiffer Zoltan) была дезавуирована, его самого лишили гражданства и спровоцировали бежать за границу, а имущество организации реквизировали. Ликвидировав одну из старейших социал-демократических партий в Европе, ее влили потом в компартию [32] Объединительному съезду двух партий, состоявшемуся в июне 1948 года, предшествовало очищение руководства и актива СДП от лиц, противодействовавших слиянию социал-демократии с коммунистами. . Многих бывших руководителей социал-демократии впоследствии ожидала тюрьма.

Путем ряда политических манипуляций Ракоши и его сподвижники (надо признать, что он был в этом непревзойденным мастером), подавляя всё и вся, расчищали себе путь к власти, втягивая в интриги и сметая всех, кто им сопротивлялся. И это было определено как новый курс на социалистическое переустройство страны. На самом же деле это был курс на создание новой государственной машины подавления.

С 1948 года крестьян начали широкомасштабно и принудительно загонять в сельхозкооперативы. Все это сопровождалось обобществлением (отчуждением) земли, розданной этим же крестьянам в первый год после освобождения страны. Коммунисты сами под собой пилили сук, на котором сидели с 1945 года.

В мае 1949 года по вымышленным обвинениям был арестован тогдашний министр иностранных дел Ласло Райк (Rajk Laszlo), а вместе с ним еще десятки людей. Многих, и его в том числе, расстреляли. Сотни бывших коммунистов-подпольщиков с большим стажем борьбы с фашизмом, рабочие, социал-демократы и другие честные люди за несколько ближайших лет были репрессированы. По некоторым более поздним данным, их число достигло 300000 человек [33] Речь идет о количестве людей, прошедших через аресты, суды, депортации. , то есть, по сути, каждый третий член Венгерской партии трудящихся. Становилось очевидно (мы, журналисты — это почувствовали нутром), что до наших оптимистических сообщений никому не было дела, да и в правдивость советских, и даже собственных, венгерских публикаций в периодической прессе верило все меньше читателей.

В эти годы, по моим наблюдениям, в широких слоях народа начался процесс осмысления сообщений печати, сопоставления их с действительностью. Люди больше стали верить зарубежному радио, которое также врало, как умело, но зато критиковало, а не захлебывалось восторгами. Нам пришлось потихоньку сворачивать бурную информационную деятельность и через два-три года после начала нашей пропагандистской суеты мы пришли к выводу, что планы тотального идеологического наступления провалились, и представительство Совинформбюро свою пропаганду прекратило [34] Решение о прекращении деятельности представительства Совинформбюро в Будапеште было принято в Москве. . К счастью, у меня все эти годы была и другая работа, связанная с тем, что действительно необходимо для укрепления советско-венгерской дружбы.

Как журналист, я много ездил по стране, писал очерки о венгерских тружениках, много фотографировал и направлял мои снимки и литературные работы в различные советские газеты и журналы. Горжусь, не скрою, юбилейным выпуском журнала «Огонёк», вышедшим к пятилетию освобождения Венгрии от гитлеровцев, для которого я подготовил почти половину номера. Продолжал я совершенствовать и свой венгерский язык: кроме прослушивания будапештского радио и обычных бесед со знакомыми горожанами, служебных разговоров с коллегами, меня включили в так называемую кинопросмотровую комиссию Посольства. Нужно было почти ежедневно переводить венгерские титры к зарубежным фильмам — великолепная практика для последующей работы по синхронному переводу.

В это же время по рекомендации посла меня приняли вольнослушателем на филологическое отделение Будапештского университета. Кроме того, я читал лекции в Русском институте при философском факультете университета по тематике «Серебряного века» в русской литературе. Так что как в Дьёндьёше и в Москве, так и в Будапеште мне не приходилось скучать, здоровье пока выдерживало, хотя темпы, которые я себе задал, были в то время сверхнапряженными. Но зато как все это было интересно!

В те годы я познакомился и с университетскими студентами — будущей «движущей силой» предгрозовых теоретических (да и практических) бурь лета 1956 года и реально действующей силой в событиях октября 1956 года. Студенты воспринимали меня без настороженности, качеств засланного зарубежного «стукача» во мне не видели. Хотя уже в это время широко начались репрессии и в студенческой среде и «посторонних» надо было опасаться. Молодежь держалась со мной достаточно откровенно, доверительно. Воспитанники же Русского института вообще считали меня своим — они готовились к работе в СССР, и большинство вопросов сводилось к сюжетам на тему: «Как было у вас, как сейчас у вас? Расскажите о нашей будущей жизни в СССР».

Однако по многим вопросам, которые мне задавали в Русском институте совсем не по теме лекции, чувствовалось, что разные аспекты творчества русских поэтов начала века — имажинистов и акмеистов, Блока и Есенина, — о которых я читал лекции, их интересуют гораздо меньше, чем острые проблемы современной венгерской действительности. Чувствовалась нервная напряженность и на этих своеобразных «пресс-конференциях»: мне приходилось очень неловко — я и сам многого не знал, да и не понимал. Это сейчас, когда тайное стало явным и раскрытым, я бы дал, наверное, более квалифицированные ответы. Но теперь, по прошествии лет, я понимаю, что студенты разбудили во мне тревогу, возможно даже смятение, заставили более чутко прислушиваться и внимательно присматриваться к тому, что происходит и в Венгрии, и в СССР.

Правдивых ответов на свои недоуменные вопросы студенты в печати не находили и, как мне кажется, именно поэтому создавали дискуссионные кружки [35] Речь идет о феномене, по сути, возникшем весной 1956 года, на волне XX съезда КПСС. , переросшие позднее во Всевенгерский дискуссионный кружок имени Шандора Петёфи (Petofi Kor). Интерес к дебатам в кружке Петёфи был настолько велик, что дискуссию о прессе, например, слушали через репродукторы около 7000 человек. Уже через три дня, в конце июня 1956 года, к всеобщему возмущению кружок был запрещен [36] Точнее, его деятельность была приостановлена, а осенью 1956 года возобновилась с новой силой. решением Пленума ЦК Компартии Венгрии, а недовольных партийцев исключили из партии.

Студентов особенно волновала развернутая репрессивная политика со стороны АВХ — венгерской госбезопасности (AVH — Allamvedelmi Hatosag), они не знали еще, что это исходит лично от Ракоши, Герё, Фаркаша. У некоторых воспитанников, особенно в Русском институте (это был элитный вуз, и попадали туда в основном выходцы из семей высшей номенклатуры), в тюрьмах оказались отцы и близкие родственники. Но у многих студентов университета — детей рабочих и крестьян — отцы также были репрессированы.