Владимир Байков - 1956. Венгрия глазами очевидца

Берия на заседании Политбюро вел себя разнузданно, говоря точнее — по-хулигански, сплевывал не в плевательницу, стоявшую у него под ногами, а прямо на пол, около себя. Я цепенел от ужаса и омерзения. Мне казалось, что я нахожусь на каком-то ведьмином шабаше.

Это заседание Политбюро фактически вел Берия, беспардонно перебивая формально председательствующего Маленкова и Молотова, а также невнятно что-то бормотавшего Микояна — все они словно находились в каком-то трансе. Берия с каждой минутой все более и более входил в раж, становился все разнузданнее и разнузданнее, показывая всем остальным членам Политбюро, что на самом деле теперь он в стране хозяин. Причина такого поведения Берии мне раскрылась позже: как выяснилось — уже был подготовлен заговор, в результате которого он становился главой государства. Заговор, как известно, не удался. Безропотные, внешне соглашавшиеся со всеми высказываниями Берии члены Политбюро, готовили контрзаговор. Значительно позднее, из материалов следствия по делу Берии [59] См.: Лаврентий Берия, 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / Составители В. Наумов, Ю. Сигачев. М., Международный фонд «Демократия», 1999. , я узнал причину транса остальных членов Политбюро. Берия верил в успех своего заговора и заранее чувствовал себя хозяином положения, был убежден, что главой страны должен быть он. Берия уже предвкушал, как будет рвать горло всем сидящим на этом заседании Политбюро. Но не успел: 26 июня 1953 года в этом же зале заседаний он был схвачен и обезоружен офицерами Московского военного округа, завернут в ковер и вывезен из Кремля мимо охраны МГБ в подземный бункер штаба округа. Через несколько месяцев он был осужден и расстрелян.

То заседание Политбюро 13 июня длилось несколько часов, был жаркий летний день, окна не открывались — бушевали дождь и гроза, рубашка у меня промокла до поясного ремня.

Когда на заседании возникало редкое затишье, мой перевод еще слушали, потом каждый говорил, не слушая другого, да и слушать было незачем — властители соцлагеря договорились заранее: Ракоши отстранить от должности премьер-министра, временно, «для исправления ошибок» (до пленума ЦК ВПТ), оставить за ним должность первого секретаря, а пост премьер-министра передать Имре Надю. Как известно, ошибки эти Ракоши не исправил — назревало народное восстание.

Последний раз я встретился с Ракоши в конце июля 1956 года, когда он был освобожден от должности первого секретаря и мне поручили сопровождать его при отъезде (фактически в ссылку) в Краснодар [60] Из мемуаров, опубликованных и на русском языке («Людям свойственно ошибаться». Из воспоминаний М. Ракоши) в журнале «Исторический архив» в 1997–1999 годах, известно, что Ракоши, вскоре после освобождения в июле 1956 года от обязанностей первого секретаря ЦК ВПТ выехавший в СССР, жил в дни венгерской революции в Барвихе. Он неоднократно вызывался в Москву, его мнение о путях стабилизации положения в Венгрии запрашивалось, однако уже в первые программные заявления нового правительства была включена жесткая критика его политики во главе партии и страны. Решение о высылке Ракоши в Краснодар было принято Президиумом ЦК КПСС уже весной 1957 года. Основанием для него послужили его попытки через верных ему венгерских коммунистов, бежавших в дни революции в СССР, и через венгерское посольство оказывать влияние на внутриполитические процессы в Венгрии не в интересах укрепления позиций Кадара (речь идет о критике политики Кадара и его правительства слева, по сути со сталинистской платформы). См. постановления Президиума ЦК КПСС по Ракоши: Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Том 2. Постановления, 1954–1958. М., 2006. С. 613, 619–623. . Там он поселился в небольшом доме вместе с женой Феней Федоровной.

Затем, когда я уже не работал в аппарате ЦК, а вел научную работу по Венгрии в Академии наук СССР, до меня доходила информация, что Ракоши много раз писал прошения, чтобы ему разрешили жить в Венгрии, но его не пускали. Правда, потом из-за ухудшавшегося здоровья его перевели поближе к Москве, в Горький (теперь Нижний Новгород). Умер Матьяш Ракоши в 1971 году.

После этого побоища на Политбюро у меня осталось очень тяжелое впечатление. Я впервые увидел без прикрас истинные лица «небожителей». Прежде в моих личных представлениях эти люди были на высоком пьедестале. И вдруг я разглядел в них что-то нечеловеческое, звериное и мне стало страшно и противно участвовать в грязных политических игрищах. Я решил уйти из аппарата. Но оттуда так просто не уйдешь: очень много знаешь о порядках в ЦК, о руководящих личностях, деталях — не ровен час, сболтнешь чего не надо и где не надо. Можно было сослаться на болезни, но я был здоров. Остался единственный выход — уйти на партийную учебу, а оттуда потихоньку — на научную, в Академию наук. Так я и сделал. Тем более в ЦК любят внедрять в науку бывших аппаратчиков, считая, что там они будут проводить в исследованиях надлежащую партийную линию.

В 1952 году меня отпустили из отдела ЦК на годичные аспирантские курсы в Академию общественных наук при ЦК КПСС, где я должен был закончить и защитить кандидатскую диссертацию на тему «Современная венгерская литература». Диссертацию за год не напишешь, я давно занимался ею, готовил исподволь все годы, когда выпадали свободные дни и часы, главным образом во время отпусков.

Однако номер с уходом не удался. Грозные события в Венгрии уже назревали, и меня сняли с учебы. К диссертации я вернулся несколько позже, снова работая в аппарате ЦК.

С Яношем Кадаром я впервые познакомился весной 1955 года, когда он приехал в Москву во главе венгерской делегации по обмену опытом партийной работы, Первая поездка намечалась в Донбасс. Среди наших гостей царило радостное настроение, так как их большинство составляла партийная молодежь, только что освобожденная из тюрем [61] То есть прошедшая в конце 1940-х — начале 1950-х годов через волну репрессий и реабилитированная в 1954–1955 годах, когда (отчасти с подачи Москвы) начался медленный процесс пересмотра судебных дел. . Это было новое поколение будущих руководителей страны. Яноша Кадара освободили 22 июля 1954 года. После освобождения он стал секретарем райкома партии XIII промышленного района Будапешта «Андьялфёльд» (Angyalfold — Ангельская земля).

Я заметил, что среди членов делегации он пользовался каким-то особенным авторитетом, к нему относились безгранично тепло и постоянно, но ненавязчиво о нем заботились.

Мне он сразу приглянулся: широкоплечий, с большими светлыми глазами, в которых таилась неуловимая улыбка. Лицо с ямочками на щеках, каким-то чудом сохранившимися у него после стольких лет мучений в его драматической жизни революционера-подпольщика при фашизме Хорти, после напряженной партийно-государственной работы в послевоенной Венгрии, тюремных мытарств при режиме Ракоши, которых хватило бы на нескольких человек. Правда, когда я встретился с Кадаром через 12 лет в 1967 году, проездом в Югославию через Будапешт с туристической группой, перешли эти ямочки в отметины постоянно напряженной жизни, стали глубокими бороздками-морщинами.