Вадим Кожевников - Годы огневые

— А ребятам можно?

— Но они же спят?!

Удалов, вобрав воздуха, вдруг завопил:

— Кто звезды глядеть хочет — вставай!!

И люди, потревоженные в первом спокойном за семь суток сне, со стоном зашевелились, не в силах сразу сбросить гигантской тяжести сна.

Огромное небо сверкало звездами. Удалов сидел на металлическом табурете, припав своим единственным глазом к трубе рефрактора. Профессор шепотом рассказывал ему о таинственной жизни вселенной. Небо раскрывало свои глубины, поднося свои пылающие миры.

А на улице, у дверей обсерватории, выстроилась очередь продрогших, изнеможденных усталостью людей. Люди хотели увидеть далекое небо вблизи и терпеливо ждали. Они курили, говорили хриплыми голосами, толкались, пробуя согреться, но, входя в обсерваторию, движимые каким–то инстинктом, они почтительно снимали фуражки, хотя боец не снимает своего головного убора даже перед лицом смерти.

Человека охватывало огромное, спокойное волнение и хотелось побывать одному и думать о том, как замечательна жизнь.

Солнце наполняло огромные облака розовым нежным светом. И можно было видеть сквозь дымку горделиво поднятые вершины счастливого величественного города. В воздухе уже реяли ласточки, наступало утро.

А очередь перед дверьми обсерватории все росла и росла.

1937 г.

Домна рождает чугун. Чугун — это сталь. Сталь — сила, мощь. Нам нужно очень много металла. Доменщики в 38‑м году должны дать 15,8 млн. тонн чугуна.

Воображением можно представить текущую реку расплавленного металла, этакую знойную Волгу. Страна, по которой протекает такая река, — могучая страна.

Макеевка. Доменный цех. Вместо крыши большое степное небо. Слышатся тугие огромной мощности удары выхлопных труб газомоторов, нагнетающих воздух в каупера, где воздух раскаленный с ураганным вихрем врывается в домну.

Горновой подходит к буферу и ударяет по нему. Сигнал силовой станции, чтобы прекратили подачу воздуха. Сейчас начнется выпуск.

Мастер Иван Григорьевич Коробов внимательно смотрит в фурменный глазок сквозь синее стеклышко. В глазок было видно, как белые, словно из ваты, комочки шихты, подпрыгивая, таяли чугунным соком.

Старший горновой тревожно заглядывает в лицо Коробову. Иван Григорьевич отходит в сторону. Горновой, прочтя что–то на его лице, заулыбался, счастливо засуетился, поспешно отдал приказ.

Проскрежетал пневматический бур. Чугун со свистящим воплем вылетел из пробитого леточного отверстия.

Чугун течет едкого, бело–оранжевого цвета, у перевала металлического капкана, поставленного недалеко от неточного отверстия для задержки шлака, чугун вскипает темной ноздреватой каменной пеной шлака, потом снова несется с сочным журчанием. Чугун стекает в гигантский ковш. Паровозик «татьянка» отвозит ковш к разливочным машинам. Конвейер из металлической коры — мульд, — наполненных чугунным киселем, сбрасывает остывший расфасованный, как хлебные батоны, чугун в железнодорожные платформы. Из этих чугунных батонов можно сделать все что нужно: гигантские машины, автомобили, патефоны, шпильки для волос, летающие в небе броненосцы, плавающие под водой тапки.

Иван Григорьевич Коробов стоит в стороне — высокий, сильный, светловолосый человек. Он осторожно двумя пальцами разглаживает золотистые усы и с наслаждением смотрит на чугунный поток. Вот он заметил — шлак застрял в канаве. Сорвавшись, он хватает металлический многопудовый лом и бросается на огненную лаву. С искаженным открытым ртом, глотая обожженный воздух, он разгребает чугунный поток, открывая ему ход. Нестерпимая жара обжигает лицо. Кажется, еще немного и его замечательные пышные усы сморщатся, запахнет паленым и лицо осветится желтыми ветками пылающих усов. Защитно выставив локоть, прикрывая лицо, он отскакивает от свободного текущего потока. Оскалив розовые от чугунного отблеска зубы, Коробов зычно кричит на замешкавшегося горнового.

Доменщики похожи на моряков: лоцманские брезентовые шляпы, брюки навыпуск, рубахи без пояса. Чугунные плиты пола — палуба броненосца. Мастер похож на капитана, отдающего приказ при сложном повороте судна. Выпуск чугуна окончен, снова глухие потрясающие удары газомотора.

Звание мастера не приобретается вместе с дипломом. Это звание приходит как результат всей славной трудовой жизни.

Уже с пятнадцати лет Иван Григорьевич Коробов работал дробильщиком руды, потом толкателем, потом газовщиком, потом… да стоит ли перечислять все профессии, которые имеются в доменном производстве. Коробов все прошел. С 1912 года он стал горновым. Товарищи по работе уважали его, требовательного, нетерпеливого человека, знающего себе цену. И не раз, когда выпущенный из домны на сырой литейный песчаный двор чугун, запекаясь, начинал «трепать козла», и не находящий выхода металл грозил прожечь стены домны, Коробов первый самоотверженно бросался с ломом на раскаленные чугунные глыбы и, осыпаемый расплавленными брызгами, разбивал глыбы ломом. На теле его до сих пор остались голубые рубцы ожогов. Жизнь доменщика при примитивной технике производства была постоянно в опасности.

Инженеры со сдержанной завистью относились к Коробову. Математическим расчетом нельзя предусмотреть всех случайностей. Рабочих”! Коробов сам находил поправки на случайность. Он знал каждое звено доменного производства, и всех этих звеньев касались его сильные, внимательные руки. Он любил свой труд и уважал все, что имело хоть отдаленное отношение к его производству.

Намять Коробова хранила истории всех доменных болезней.

Гражданская война. Завод замер в мрачном одичании. Коробов ходит по заводу, испытывая щемящую пустоту, холод, передающийся ему от коченеющих доменных башен. И ему было очень одиноко и сиротливо.

В 1924 году 7 ноября задули первую доменную печь. Плавка дала 3000 тонн. Коробов был мастер этой печи. Он писал, собирая старых товарищей. Он созывал старую гвардию, еле сдерживая счастливую, ликующую радость в этих деловых строках. К 1925 году было задуто еще две домны. Коробов, истосковавшийся, яростный, нетерпеливый, беспощадно требовательный, казалось, всей своей страстью хотел наверстать потерянное время. Но с людьми было трудно. Собравшиеся у горпа люди не имели за собой многолетней трудовой спайки, некоторые пришли на завод с мыслью подзаработать кусок на хозяйство, а потом уйти.

Коробову пришлось пройти самый трудный этап жизни. Ему нужно было воспитать людей, обучить их любви к делу, приучить к непреклонной дисциплине. Мастеру приходилось одновременно бороться за укрепление полуразвалившегося производства, с неукротимой настойчивостью нажххмать на соседние цеха, так как доменное производство зависит целххком от всего агрегата в целом.