Вадим Кожевников - Годы огневые

У Городничева вышли все патроны. Пристроившись к хвосту «юнкерса», он намеревается его таранить. Ошалевший от ужаса фашистский пилот отстреливается и все ниже и ниже прижимается к земле. Разящий как дисковая пила пропеллер сейчас ударит по плоскости.

Выхода нет.

И, черкнув винтами по земле, «юнкере» пополз па брюхе, обламывая о деревья свои крылья.

Четверо немецких летчиков рыскочили из разбитой машины.

Но МИГ не дал им уйти. Он заставил их лечь на землю, промчавшись бреющим над головами. И они лежали до тех пор, пока не подошла машина с красноармейцами.

И вот четверо немецких летчиков на нашем аэродроме.

Командир корабля Эльмунд Фрай награжден Железным крестом, ему тридцать лет, у него трясутся руки, он расплескивает из стакана воду себе на грудь. А стрелок плачет. Почему? Ушибся.

— Почему вы сдались? — спрашивает Городничев, — ведь у вас же были боеприпасы, — и, показав на Железный крест, добавил: — Вы же должны быть хорошим летчиком.

Эльмунд Фрай ответил:

— У меня было разведывательное задание. И я вовсе не обязан был принимать бой.

— А когда вы обязаны принимать бой?

— Когда это целесообразно.

— Если б ваших машин было в два раза больше?

— Да, тогда бы это было целесообразно.

Капитану Городничеву стало противно. Он ушел из комнаты, где сидели пленные немецкие летчики.

Десять фашистских самолетов сбил Николай Городничев в воздушных боях. Ему приходилось часто заглядывать в глаза смерти. Он видел, как принимают ее в бою другие советские летчики. Его друг комсомолец Степан Гудимов при пикировании целого звена вражеских машин уничтожил три фашистских самолета: один расстрелял, другой таранил, третий загорелся от взрыва протараненного. А сам Гудимов был погребен под обломками сбитых им фашистских машин.

Так дерутся и умирают наши летчики.

И Городничев, чего греха таить, думал, что пленил аса. Ведь Железный крест — высший знак отличия в немецкой армии. Он увидел труса.

Они просто расчетливые убийцы, и трусость сопутствует им, как всякому убийце.

Сегодня десятая победа у Николая Городничева. Этот счет будет расти до тех пор, пока сохранится хоть капля крови или пока немцы не расплатятся за все целиком по великому счету страны. И страшен будет этот счет врагу.

Городничев садится снова в кабину своего самолета и ждет сигнала вылета. Низкие облака плывут над вершинами деревьев. Плохая видимость. Ничего. Глаза ненавидящего зорки.

1941 г.

Из уцелевших блиндажей били фашистские пулеметы, с флангов — минометы. Фашисты пытались защитить свою ошалевшую от артогня пехоту. Но наши бойцы уже мчались сквозь этот огонь, чтобы пронзить врагов штыками.

И странно было видеть среди этой атакующей цепи спокойно бегущего человека с зеленой сумкой на боку, с очень озабоченным лицом, бросающим взгляд вслед каждому споткнувшемуся бойцу. И когда этот человек подбежал к одному упавшему бойцу, тот, повернувшись, вдруг злобно крикнул:

— Ты куда, Печенка? Пошел назад! Не видишь, кто там впереди?!

Человек с сумкой обиженно ответил:

— Мне не интересно, кто впереди, мне важно, кто со мной. — И, усмехнувшись, добавил: — Уж не хочешь ли ты, чтоб раненые ко мне бегали, а не я к ним? Пока я жив, этого никогда не будет.

И этот человек с зеленой сумкой на боку сказал правду.

Санинструктор Т. Печенка за 5 дней боев вынес из огня несколько десятков раненых. Он никогда не ждал, чтобы его призывали на помощь. Он был всегда там, где огонь, там, где витает смерть. Когда сильный становился слабым и беспомощным от раны, он склонялся над ним, он успевал подхватить на руки падающего. Разве не из любви к нему так огрызнулся на него боец и, боясь потерять его, заслонил собой от пули? И санинструктор Печенка взвалил себе на плечи раненого и понес его. В кустах он стал перевязывать раненого, нежно и ласково уговаривая, что нет mraei о на свете хуже зубной боли, что все остальное чепуха, а самое больное место — это зуб.

И раненый слабо и благодарно улыбался.

Тащить на спине больного, тяжелого человека не всякому под силу. А ведь сегодня санинструктор вынес несколько человек. Пускай спирает дыхание и сердце колотится так, что в глазах пылают алые пятна. Все это чепуха. Ведь он несет драгоценность, ведь нет ничего дороже человеческой жизни.

И когда товарищ Печенка полз, изнемогая от усталости, спасая истекающего кровью бойца, из кустов вылез немец–кий автоматчик и дал очередь по санинструктору и раненому.

Но зверь промахнулся.

Санинструктор вынул из слабых рук раненого бойца линтовку и в те секунды, когда автоматчик торопливо вставлял новую обойму, размахнувшись, всадил в него штык.

Вернувшись к раненому, инструктор перевязал ему новое ранение и снова понес его.

Сдав санитарам раненого, санинструктор тов. Печенка снова пошел на передовые. Он перелезал через окопы, наполненные трупами немецких солдат, заглядывал в воронки и звонко, бодрым голосом выкрикивал:

— Ребята! Это я, Печенка! Кто по мне скучает? Я здесь.

И он шел по полю, и пули визжали в воздухе, а он озабоченно оглядывал каждый кустик, каждую выбоину и искал тех, кто в нем нуждается, тех сильных, кто, ослабев от раны, ждал его.

1941 г.

Есть боевые подвиги настолько беспримерные, что они кажутся чудом. А люди, совершившие их в порыве гнева и презрения к смерти, — необыкновенными людьми.

Но когда зорче присмотришься к герою, видишь, как в эти страстные мгновения битвы с врагом в поступках бойца сказалось все человечески лучшее, что так бережно и терпеливо растила из года в год в нем страна.

Части командира Конева наступали по всему участку фронта. Фашистское командование, пытаясь избежать разгрома, приказало группе танков прорваться в стык наших подразделений к командному пункту.

Взвод связи лейтенанта Исмагилова закончил свою работу, и бойцы отдыхали.

Вдруг чистоту неба раскроили огненные залпы орудий. Раздался сухой треск пулеметов…

Несколько минут спустя на поляну выскочило 6 фашистских танков. Они мчались прямо на бойцов.

Несколько человек бросилось к кустам. Но внезапно раздался спокойный голос лейтенанта:

— По фашистским черепахам из поллитровок, огонь!!

Бойцы прыгнули в окопы, где находился их лейтенант. И тотчас над их головами, подминая землю, скрежеща гусеницами, промчались танки.

Но еще не успели скатиться с земляных брустверов тяжкие машины, как из полураздавленных щелей бойцы метнули вслед танкам бутылки с горючим.

И три черные машины вспыхнули огнем.

Фашисты выдвинули батарею на новую позицию и открыли стрельбу.

Лейтенант Исмагилов, сидя на корточках в окопе, руками вырывал засыпанный глиной телефонный аппарат. Аппарат оказался исправным. Исмагилов связался с артдивизионом. И тотчас, словно гигантский завод, мерно и гулко застучала советская батарея.