Хелене Хольцман - «Этот ребенок должен жить…» Записки Хелене Хольцман 1941–1944

Немцы-граждане других стран [7] Имеются в виду так называемые фольксдойче (Volksdeutsche) — этнические немцы, проживающие на территории других государств, за пределами германского рейха, имеющие ненемецкое гражданство, например поволжские немцы в России, румынские швабы. Такие немцы могли получить германский паспорт. подхватили эту заразу. Мне довелось пережить, как мои коллеги из каунасской немецкой гимназии, ранее ретиво провозглашавшие себя демократами, тоже заразились этим вирусом массового психоза. Я проработала там десять лет, и все это время немецкие, еврейские, литовские, русские, польские дети сидели за одними партами, учились в едином школьном сообществе. Да и учителя были самых разных национальностей, и никому в голову не приходило, что может быть по-иному.

И что только случилось в 33-м году? Немцы, которые благоденствовали в государстве литовском, в одночасье стали вдруг недовольны. Ни с того, ни с сего они вдруг заявили, что их, якобы, кто-то притесняет, их не признают, их ущемляют в правах! После первых погромов [8] Речь идет о еврейских погромах, организованных национал-социалистами по всей Германии 9 и 10 ноября 1938 года. в Берлине еврейские школьники ушли из гимназии. Вот уж подарок-то немцам-антисемитам! Вот порадовали! В нашем магазинчике раньше покупали книги и немцы, и литовцы, и евреи, теперь же немецкие покупатели заходить перестали. Мой муж, который до сих по для всех был немец как немец, тут же почему-то немцем быть перестал и стал евреем [9] Согласно нацистской номенклатуре Макс Хольцман, сын двух еврейских родителей, был «полностью евреем». Хелене Хольцман, дочь еврея-отца и нееврейской матери, считалась «наполовину еврейкой», однако немецкие и литовские органы признали ее «немкой», поскольку она, как и обе ее дочери, была крещена по обряду евангелической церкви. .

Литовскую интеллигенцию проблема эта особо не заботила. Наши литовские друзья и покупатели остались прежними. Нам даже удалось получить литовское гражданство, которое нам весьма пригодилось во время поездок в Германию [10] Семья Хольцманов получила литовское гражданство в 1936 году. . Когда же в 1940 г. Литва стала Советской Республикой и немцы всем скопом подались «домой в Рейх» [11] Хелене Хольцман иронически обращается к высказыванию политика Конрада Хенляйна, лидера партии судетско-немецкого народа. Хенляйн изрек эту фразу во время судетского кризиса 1938 г., а потом она стала крылатым выражением для сходных ситуаций, как, например, в конфликте вокруг Данцига. , преследования, которыми донимали нас и наших детей, прекратились. И мы стали просто людьми среди людей [12] Формулировка, предположительно, специально смягченная автором записок, чтобы не нанести обиду потенциальным советским читателям: после того, как Красная Армия заняла Литву 15 июня 1940 года, магазин Макса Хольцмана был закрыт. Хольцманы как «буржуи» числились в советских списках тех, кого решено было депортировать в Сибирь. Депортации начались всего за несколько дней до вторжения фашистских войск на территорию Литвы. .

Вечером мы собрались в нашей уютной милой гостиной, Мари и Гретхен с нами, две сестрички. Все планы рушились. Что теперь делать? Куда бежать? Дальше на восток, в Россию? Но мы не говорим по-русски. Нет, нет, мы остаемся здесь, и главное — вместе! Ни в коем случае не расставаться! Вместе переживем тяжкие времена.

После обеда с помощью нашего домоправителя стали рыть защитные рвы перед домом, а командовал Макс — старый солдат прошлой мировой войны. Пришел наш друг, композитор Эдвин Гайст [13] Эдвин Гайст и его жена Лидия были близкими друзьями Хольцманов, значительная часть записок Хелене Хольцман посвящена их судьбе. В словаре «Евреи в музыке» Тео Штенгеля (Берлин 1943 г. Статья 88) есть буквально одна строка об Эдвине Гайсте, упомянутом в связи с именем Херберта Геригка: «Гайст, Эдвин Эрнст Моритц (Нп). Берлин 31.7.1902, комп., музвед., км». Нп — наполовину еврей, комп. — композитор, музвед. — музыковед, музыкальный критик, км — капельмейстер, руководитель хора. , с женой: у вас можно переночевать? Простите, но у нас уже все семейство Цингхаус, их четверо, места больше нет.

Цингхаусы решили бежать в Минск, на вокзал подали поезд для беженцев. Они пошли к себе — собрать в дорогу самое необходимое. Может, все-таки и вы с нами? Нет, мы остаемся. Ну, тогда пока. Счастливо. Попрощались в спешке.

Через пару часов старшие Цингхаусы вернулись: поезд был и так набит до отказа, а люди все еще пытались залезть в вагон, залезали на крышу, висли на подножках. Старики до смерти испугались: куда их понесет с этой толпой, в какую неизвестность! И они выбрались из поезда. А сын и невестка решили не отступать и остались в вагоне. Отец доктора Цингхауса, семидесятилетний старик с взъерошенной седой шевелюрой, плакал как ребенок, его жена в тревоге пыталась успокоить его, сама расплакалась. И тут уже мы кинулись их утешать.

Безутешные старики собрались спустя некоторое время снова на вокзал: может, поезд еще не уехал, может, удастся еще раз увидеть детей и хоть передать им немного денег с собой. Они ушли и вечером уже не возвратились, значит, все-таки уехали все вместе. Ну, и слава богу. И мы тоже вместе, самое главное, и будь что будет.

А потом настал вторник [14] Вечером во вторник 24 июня 1941 года войска германского вермахта заняли Каунас. . На улице творилось бог знает что, настоящая революция. Откуда ни возьмись появились какие-то вооруженные группы: одежда гражданская, повязка на рукаве — партизаны [15] Литовские партизаны выступили против советских войск и вместе с немецкими оккупационными властями участвовали в операциях по уничтожению еврейского населения. Еще до того как фашистские войска вошли в Литву, партизаны организовали первые еврейские погромы. . Дома уже нечего было есть, я отправилась за продуктами. И снова бесконечные очереди в каждой лавке, снова шум и крик. Войска Красной Армии заполонили улицы — отступают. Кажется, среди всадников я снова узнала того молодого человека. Тогда, в первый раз, он с остальными шел на запад. Теперь все, немцы пришли. Их нападение удалось. Три года впереди, три тяжелейших, страшных года, прежде чем снова пойдут на запад по этим улицам войска Красной Армии, уже победителями.

Бомба рванула совсем близко. Скорей, к стене… Прижаться вместе с остальными. Вдруг вижу — Макс, мой муж, пришел за мной. Нельзя сейчас ходить по улицам, слишком опасно!

Немецкие войска наступали, а впереди неслась, как черная стая стервятников, отвратительная зараза — юдофобия. Еще не успели немцы войти в страну, а партизанам уже было приказано: с евреев глаз не спускать. Многие пытались спастись, уехать подальше в Россию, но партизаны их задерживали и заставляли остаться. Кошмарная картина: евреи толпами осаждают поезда, пытаются бежать из города! Самые смелые готовы были хоть на велосипеде уехать в Россию. Более робкие надеялись осесть в деревне, в провинции, здесь в Литве: надеялись на защиту, на доброту литовцев-крестьян. Ведь именно в сельской местности литовцы и евреи были всегда особенно дружны.