Хелене Хольцман - «Этот ребенок должен жить…» Записки Хелене Хольцман 1941–1944

Муж и его родители оказались в гетто, Эмми жила совсем одна, но ни дня не проходило, чтобы она не виделась с мужем. Он работал в городе, жена подкупала бригадира и приносила мужу поесть. Иногда в темноте ему удавалось отстать от бригады и переночевать у нее. Эмми знала лично каждого часового в гетто и каждого полицейского.

Как-то раз она прибежала ко мне: пришейте мне срочно на пальто желтую звезду! В гетто отправляют обоз с дровами, она спрячется среди поленьев и попадет к мужу! Вот, она уже собрала узелок: картошка, овощи, мясо, медикаменты. Свекор и свекровь просили табаку, ниток для штопки.

Мы вместе отнесли все это в порт на Немане, там уже стоял воз с дровами. Скорей запихнули мы все под поленья, там же спряталась и моя бывшая ученица.

Эмми пробыла в гетто несколько дней, на службе извинилась: мол, пришлось неожиданно и неотложно съездить в провинцию. В организации Тодта [56] «Организация Тодта» была основана в Германии в 1938 году инженером Фрицем Тодтом (1891–1942). В последние предвоенные годы и в последующие годы войны эта инженерно-строительная организация занималась проектировкой и возведением военных инженерных объектов на территории Германии и на оккупированных территориях. Среди наиболее известных сооружений организации Тодта — линия военных укреплений на западе Германии, известная как «линия Зигфрида», Атлантический вал (сев. Франция). , где она работала стенографисткой, ни одна живая душа не подозревала о двойной жизни «фройляйн Эмми». Ей не составляло ни малейшего труда сто раз на дню легко, не моргнув глазом, произносить «Хайль Гилер» и терпеть среди своих коллег оголтелых юдофобов. Но мне, когда я заходила к ней в бюро, она, лукаво улыбаясь, открывала ящики своего письменного стола: там фрау Лифшиц собирала и хранила то, что при первой же возможности несла в гетто. Шепотом она рассказывала, как радуются муж и свекор и свекровь всякий раз, когда она неожиданно появляется у них на пороге.

Одну из комнат своей большой квартиры Эмми сдавала литовцу-полицейскому, который частенько нес караул в гетто. Хозяйка ловко «втянула» его в свой заговор, так что офицер в любое время готов был оказать любую услугу. Он постоянно носил туда-сюда ее передачи и письма, под его защитой она могла беспрепятственно и безопасно проникнуть в гетто. Там ее хорошо знали и любили, но были и такие, кто ей, «дурочке», не доверял, держал за немецкую шпионку и предостерегал мужа, как бы чего не вышло. Эмми же заботилась не только о собственной семье, но и о соседях помнила — то сигарет подкинет, то детям пару яблок принесет.

Однажды ее застукал часовой, когда она перелезала через колючую проволоку. Прикинулась дурочкой: мол, из провинции, господин полицейский, из самой глуши, заблудилась в большом городе, в темноте никак дорогу не найдет, прямо беда! Поверил он ей, нет ли, — уж не знаю, сомневаюсь, чтобы поверил. Думаю, скорее, тронут был — уж такая милая барышня, такое свежее девичье личико! Пожалел, отпустил. Иногда Эмми бывала у нас каждый день, оставалась ночевать. Потом неделями не появлялась, пропадала, и ни слуху, ни духу. Тогда становилось страшно за нее — не арестована ли?

Она же, как одержимая, выдумывала все новые и новые способы, как преодолеть эту преграду между ней и мужем. Ходила по чиновникам: сделайте для Лифшица исключение — пусть живет в городе, с женой! Ей угрожали: немка вступается за еврея! Позор! Срам! Вот накажем — будете знать! А ей все нипочем — не запугаете! И людей она давно уже оценивала по их отношению к евреям: всякий юдофоб был ее личным врагом, и другом — всякий, кто сочувствовал узникам гетто.

Эмми привлекала к своей деятельности каждого, с кем бы ни познакомилась: ей помогали монахини, бывшая горничная, партизаны. Немецкие солдаты доставали для нее в городе редкие и дорогие продукты. Многие, правда, женщину использовали и обманывали — хапнут деньги и поминай как звали. Она стала продавать домашнюю утварь, продала великолепную шубу, вещи исчезали одна за другой, и скоро в доме стало совсем пусто и голо. Ей самой не всякий день доводилось пообедать, съесть чего-нибудь горячего: в обеденные перерывы на службе она бежала к мужу.

В начале нового года Эмми нашла себе подругу и товарища, точно так же готовую помогать узникам гетто, а в авантюризме и предприимчивости даже превосходившую саму фрау Лифшиц. Дора Каплан, Долли. Я уже давно была с ней знакома: красивая, видная, заметная немка, яркая блондинка, рослая, статная. Всегда появлялась в сопровождении двух псов и в окружении мужчин, как правило — евреев.

Муж Долли, как и многие другие евреи, пропал в самом начале войны. Она не теряла надежды найти его и добровольно переехала жить в гетто, совсем одна, и ждать его возвращения. На формальный развод она категорически не согласилась, да и вообще — всякая подобная нелепость вызывала у нее отторжение и протест. В гетто она тут же стала своей, хотя ее экстраординарная внешность и необычное окружение сразу бросались в глаза, так что в ней без труда узнавали немку. Она всем и каждому готова была помочь, ее уважали, ею восхищались и в то же время не доверяли еще больше, чем кроткой Эмми.

В январе я встретила ее в городе. Долли собиралась покинуть гетто: ее мать в Кенигсберге, якобы, выправила ей безупречное арийское удостоверение, так что ей разрешили переселиться в город. С Эмми она подружилась еще в гетто. Эти две женщины подходили друг другу как нельзя лучше: две яркие немки, живущие только затем, чтобы помогать евреям, «свои люди» за колючей проволокой.

Эмми помогла Долли перебраться в город: наняли санки, сунули часовому под нос чье-то удостоверение, якобы это официальное разрешение на переезд, и, к изумлению евреев, несколько раз ездили туда-сюда — вывозили все Доллино имущество и конечно — двух ее избалованных псин.

Подобная дерзость привлекла, конечно же, внимание: без помощи полиции здесь не обошлось, это ясно. Долли сняла комнатушку в стареньком деревянном домике, сырую и темную. Но новая постоялица быстро наполнила помещение множеством вещей и оживила своим бурлящим жизнелюбием. Из гетто Дора привезла множество чужих вещей, чтобы в городе обменять их на продукты. Единственное, что занимало ее, — здесь, за пределами еврейского «поселка», она может сделать для обездоленных больше, чем если бы осталась среди них. В нашем заговорщицком лексиконе «поселком» звалось гетто, точно так же его обитатели между собой звали нас «героями».

Долли не прожила еще и двух недель на новом месте, как уже ее домохозяйка тайком сообщила мне: «Вы ее подруга, вам одной могу доверить тайну: сегодня рано утром за фрау Каплан прибыла полицейская машина, фрау Каплан велели немедленно одеваться и увезли. Она хотела было взять с собой одну свою собачку, но ей не позволили. Мне же она успела только сказать: попроси фрау Хольцман, пусть сходит к майору X [57] Лицо не идентифицировано. , он ей, фрау Каплан, может помочь».