Михаил Погодин - Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

В Смоленске нашли мы начало составления земского ополчения, нашли некоторое число собранных мужиков без всякого на возраст их внимания, худо снабженных одеждою, совсем не вооруженных… [45]

В Смоленске армия пробыла четыре дня, чтобы запастись хлебом. Главнокомандующий пригласил великого князя и некоторых из отличнейших начальников, и по долгом рассуждении общее всех мнение было атаковать неприятеля. Я в первый раз в случае столько важном видел великого князя и не могу довольно сказать похвалы, как о рассуждении его чрезвычайно основательном, так и о скромности, с каковою предложил он его. Я с сего времени удвоил мое к нему почтение. Главнокомандующий был один, не весьма охотно давший согласие на атаку; он ожидал точнейших о неприятеле сведений, и ожидал их от передовых постов, которые никаких не имели…

Все благоприятствовало предпринимаемой нами атаке. Рассеянные на большом пространстве (в Поречье, Велиже, Сураже, Орше, Лядах, Витебске) неприятельские войска, бездействием нашим обезличенные, а в надежде продолжительнейшего отдохновения нашего покоящиеся, в успехе удостоверяли… Сто двадцать тысяч россиян с любовью к отечеству, с отмщением в груди, и Бог споборник правого! Кто мог противустать? Дан приказ к наступлению! Воспрянула бодрость в сердцах начальников, разлилось веселье между воинами. Уже слышен глас трубы, призывающей к брани. Уже веют победоносные знамена! С изумлением взирает Смоленск на силы ополчений и взором их обнять не может. Твердые стены его сотрясаются от радостных восклицаний воинства. Днепр шумит, гордясь согласным пути его течением! Как вихрь летят полки, и вмиг расстояние между нами исчезает. Еще шаг – и уже перед лицом их! Пресекает путь ваш, храбрые воины, веление начальствующего!

Армии, не доходя на расстояние небольшого марша от Рудни, остановились. Главнокомандующий колебался идти далее, князь Багратион настоятельно того требовал. Вместо быстрого движения, в положении нашем единственного средства к успеху, дан армиям день отдохновения. Дан неприятелю лишний день для соединения сил. Он мог узнать о нашем предприятии…

Взятый в плен (Платовым при Пешне) полковник утверждал, что они не знали о приближении армии нашей и никаких на то особенных распоряжений не сделано…

…Еще обстоятельства благоприятствовали нам, еще ничто потеряно не было, если бы главнокомандующий тверд был в намерении… Главнокомандующий не только отклонился от исполнения предначертанного плана, но и переменил его совершенно.

Через день 2-я армия по причине худой воды, производившей болезни, и не менее даже от недостатка оной, возвратилась в Смоленск. 1-я армия четыре дня без действия пребывала в Мощинке.

…Главнокомандующий предпочитал действовать со стороны Поречья, и нельзя постигнуть причин сего намерения. Отделить ни одного из корпусов неприятельских было невозможно.

Никогда не забуду я странного намерения твоего, Барклай де Толли, и никогда не прощу тебе отмену атаки на Рудню! За что терпел я от тебя упреки, Багратион, благодетель мой? Не я ли при первой мысли о нападении на Рудню настаивал на исполнении, не я ли требовал скорости оного? Я все средства употреблял удерживать между вами, яко главными начальниками, доброе согласие, боясь и малейшего между вами охлаждения. Скажу и то, что в сношениях ваших, в объяснениях одного с другим, чрез меня происходивших, я холодность, грубость Барклая де Толли представлял пред тебя во всех тех видах, какие могли тебе казаться приятными. Твои отзывы дерзкие и колкие передавал ему в выражениях самых обязательных. Ты часто говаривал мне, что не ожидал найти в Барклае столько хорошего, как нашел в нем. Не раз он мне повторял, что он не думал, чтобы можно было служить вместе с тобою с такою приятностью.

Благодаря доверенности обоих вас ко мне я долго бы удерживал вас в сем мнении, но причиною вражды между вами помощник твой граф Сен-При.

Ф. Вендармини. Портрет И.В. Васильчикова

Он с завистью смотрел на то, что я более его употреблен был и твоею пользовался дружбою. Начальство Барклая де Толли, звание его военного министра, мне, как чиновнику к нему близкому, давали над Сен-При некое первенство и занятиям моим большую наружность. Он пользу общую заставил молчать пред собственною. Хотел значить более нежели должно, более нежели мог, и тем хуже для тебя, что молодому сему и счастьем и двором избалованному человеку дал ты слишком много свободы!

Потеряв много времени, потеряв время бесценное, 1-я армия из Мощинки пошла тою же дорогой обратно к Рудне. Точного намерения не было ни искать неприятеля, чтобы с ним сразиться, ни дожидаться его прибытия, но довольно идти вперед, чтобы князь Багратион присоединился. Лишь армия прибыла к селению Гаврики, где стоял авангард генерал-адъютанта Васильчикова, войска 2-й армии были уже на втором от Смоленска марше и приближались, чтобы занять левое крыло позиции…

В сие самое время князь Багратион получил рапорт генерал-майора Неверовского, что 3 июля неприятель в больших силах весьма напал на него в Красном, где, упорно защищаясь, был он вытеснен, стремительно преследуем, потерпел знатный урон, потерял несколько пушек и отступает к Смоленску. Нерасторопный курьер был сутки в дороге, и неприятеля можно уже было полагать в движении на Смоленск. Во время чтения рапорта слышен был глухой звук выстрелов, и передовые посты известили о сильной канонаде.

Корпусу генерал-лейтенанта Раевского приказано тотчас идти поспешнее к генерал-майору Неверовскому в подкрепление. 2-я армия немедленно пошла к Смоленску, вслед за нею отправилась и 1-я армия. Атаману Платову велено, собрав партии, отойти к селению Приказ-Выдра и там расположиться… В Смоленске было величайшее смятение. Губернатор барон Аш уехал первый, не сделав ни о чем распоряжения, не дав никаких подчиненным наставлений. Все побежало! Исчезли власти, не стало порядка!

Возвращаясь от селения Гаврики, склонил я флигель-адъютанта полковника Кикина вступить в должность дежурного генерала, которую оставил он за болезнью, не принимал за упрямством. Особенная сродная ему наклонность к порядку, необыкновенная деятельность и знание нового порядка дел, при введении коего он находился и сам способствовал образованию дежурства армии, заставили меня искать его, а паче сближение его со мною, когда ни я не привлекателен, ни он не привязчив, давало мне подозрение, что он собственно для меня в том не откажет. Помню даже, что раз упрекал ему равнодушием к беспорядкам, нечувствительностью к общей пользе. Я ничем не тронул его; сыскал его дружбу, и он согласился!