Михаил Погодин - Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

Мингрельский полк назначается быть слит с Белевским. Если дорога через Кутаис удобна, то полезнее оный сим путем направить, нежели перевозить водою по Черному морю. В противном случае известите меня, дабы суда приготовить от Черноморского флота. Кадр Белевского полку вернется тем же путем, коим прибудет Мингрельский полк. Полка: Апшеронский, Ширванский, Куринский, Тифлисский, 41-й и 42-й егерские должны составлять 20-ю дивизию.

Полки же Кабардинский, Тенгинский, Навагинский, Мингрельский, 43-й и 45-й егерские 19-ю.

Две легкие артиллерийские роты равномерно, по требованию вашему, назначены в Грузинский корпус, а именно № 15 и № 52.

Сими распоряжениями вы будете иметь средство единожды навсегда устроить превосходным образом Грузинский корпус в надлежащую силу. Но в то же время состав прочих армий не потерпит расстройства. Кадры возвратившихся полков расписаны будут по разным дивизиям, и все меры к приведению их в надлежащее опять устройство уже приспособлены.

Александр.

С.-Петербург. 19 апреля 1819 г.».

«Командиру Отдельного Кавказского корпуса, господину генералу от инфантерии Ермолову

Предположения ваши о прочной обороне Грузии я признаю весьма основательными и желаю, чтобы в постепенном исполнении оных мог я видеть плоды того благоразумия, с коим вы начертали план сей, делающий честь вашему соревнованию на пользу отечества.

Сообразно сим начертаниям составлен уже особый инженерный округ Грузинский вместо Астраханского, и в числе штатных крепостей по Грузии остались только три: Тифлис, Баку и Дербент, о чем известно вам из положения, мною опробованного 1 января сего года; затем все прочие крепости в Грузии, причисляясь к укрепленным постам первого и второго разряда, остаются в вашем ведении и распоряжении.

Касательно устроения новых крепостей: в Старой Шамахе, у Александровского брода, в Елизаветполе, в Гумри, Редут-Кале, Гарцискале, Кутаиси, – я нахожу необходимым, чтоб и самые проекты на возведение сих крепостей были составлены на месте, по вашему соображению и под вашим наблюдением; для чего предлагаю командира Грузинского инженерного округа назначить и начальником инженеров вверенного вам корпуса с исправлением обеих должностей.

Округ сей, согласно вашему предположению, подчиняется вам как начальнику Отдельного Грузинского корпуса во всем, кроме части искусственной, управляемой департаментом инженерным, для чего и самые проекты, по мере их составления, должны поступать на рассмотрение сего департамента.

Что же касается до усиления войск вверенного вам корпуса, то и насчет сего предположения вы удовлетворительно разрешены указом моим от 19 минувшего апреля.

Александр.

С.-Петербург. 2 мая 1819 г.».

«Алексей Петрович! Прочитав письмо ваше от 8 апреля, о генерал-майоре Вельяминове, я должен вам сказать со всею откровенностью, что из уважения моего к вашим представлениям я никого из рекомендованных не оставил без награды, но меру оной всегда оставлял и ныне оставляю по порядку в собственном моем усмотрении; что же касается до генерал-майора Вельяминова, то, не ослабляя к нему признательности как к чиновнику достойному и способному, я почитаю награду, ему сделанную, достаточною, потому что он в недавнем времени получил настоящий чин. Пребываю вам благосклонный,

Александр.

Царское Село. 24 мая 1819 года».

«Алексей Петрович!

Прочитав рапорт ваш к начальнику главного штаба моего от 28 апреля, № 1-й, считаю не излишним содержание указа моего,

19 минувшего апреля вам данного, противопоставить мнению вашему о малом попечении правительства насчет обстоятельств вверенного вам края, тогда как Грузинский корпус свыше, чем когда-либо, усиливается. Пребываю к вам благосклонным,

Александр.

Царское Село.

20 июня 1819 г.».

«Милостивый государь мой,

Алексей Петрович!

Я получил письмо вашего высокопревосходительства, в котором изъясняете мне положение отставленного от службы, по высочайшему приказу, за дурное поведение инженер-подполковника Герасимова. Так как вы полагаете, что офицер этот страждет несправедливо, то и считаю нужным изъяснить вашему высокопревосходительству, что, приняв начальство над инженерным корпусом, старался я, сколько возможно, избавить хороших офицеров оного от недостойных товарищей, дабы тем возбудить ревнование в первых; в сем не мог я руководствоваться иначе, как аттестацией частных начальников, коим хорошие и дурные качества подчиненных должны быть известны.

Подполковник Герасимов аттестован был начальником инженеров 2-й армии, генерал-майором Ферстером, весьма непохвальным образом и, вследствие предпринятого намерения, представлен к исключению из службы. Ваше высокопревосходительство согласитесь со мною, что теперь, хотя генерал-майор барон Вреде и хорошо относится о подполковнике Герасимове, но как он не был его начальником, то и неизвестно ему прежнее его поведение и служба, а потому и засвидетельствование его не может перевесить аттестации генерал-майора Ферстера.

Невозможность, в коей нахожусь, по сим причинам, помочь подполковнику Герасимову принятием его опять на службу заставляет меня тем более чувствовать несчастное положение семейства его, которому, желая помочь, сколько от меня зависит, прошу покорнейше ваше высокопревосходительство доставить мне к тому случай.

Прошу вас быть уверенным в истинном моем к вам уважении, с коим остаюсь Вам доброжелательный

Николай.

26 июня 1819 г.

Лагерь близ Красного Села».

(Собственноручно.)

«Милостивый государь мой,

С. С.

Письмо ваше, от 27 марта, из Сальян, получил; при нем была записка о злоупотреблениях по Астрахани, никем не подписанная.

Свиданием с вами в Кизляре в первый раз в жизни и по свойствам нашим, смею думать, весьма различным, не мог я приобресть доверенности вашей и потому не решился верить, чтобы подобная записка могла быть вами ко мне доставлена; напротив, по нелепому сплетению оной, паче по гнусной клевете на астраханского губернатора, известного правительству примерным усердием и строгими правилами чести, должен я был думать, что она составлена каким-либо злобным доносчиком и, в поругание вам, подослана при письме от имени вашего; но знающие почерк ваш утверждают, что записка вся вашей руки.

Еще из уважения к летам вашим и носимому званию благородного человека колебался я дать вероятие. Прочел я в конце пасквиль, описание грабителей астраханской таможни, описание равнодушия неблагодарного правительства к подвигам вашим, неподражаемому бескорыстию и добродетели вашей, и не осталось ни малейшего сомнения, что составленный пасквиль принадлежит вам. Боюсь быть нескромным, описывая чувство, которое произвел во мне благородный и великодушный ваш поступок. Предоставляю вам определить меру почтения, коим я вам обязан.