Михаил Погодин - Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

«Милостивый государь!

Мне надобно было пройти чрез всю Кабарду, чтоб удостовериться, до какой степени простиралось неблагоразумное поведение ваше. Здесь же я узнал, до какой степени простиралась и подлая трусость ваша, когда, догнав шайку разбойников, уже утомленную бесчинствами и обремененную добычей, вы не смели напасть на нее. Слышны были голоса наших, просящих о помощи, но вас заглушила подлая трусость; рвались подчиненные ваши освободить своих соотечественников, но вы удержали их. Из мыслей их нельзя изгнать, что вы были или подлый трус, или изменник. И с тем и с другим титулом нельзя оставаться между людьми, имеющими право гнушаться вами и с трудом удерживающимися от изъявления достойного к вам презрения, а потому я прошу вас успокоить их поспешным отъездом в Россию. Я принял меры, чтобы, проезжая село Солдатское, вы не были осрамлены оставшимися жителями; конечно, я это сделал не для спасения труса, но сохраняя некоторое уважение к носимому вами чину.

Примите уверение в том почтении, которое только вы заслуживать можете.

Ермолов».

«По высочайшей конфирмации вашего императорского величества служившие в бывшем составе лейб-гвардии Семеновского полка и лишенные чинов и орденов, из полковников Ермолаев, из майоров князь Щербатов, тотчас по доставлении ко мне определены на службу 41-го егерского полка в батальон, действовавший против возмутившихся чеченцев.

Менее нежели через два часа по доставлении их с малою частью войск делать должен я был обозрение, и уже видел я их под ружьем. После сего, во все продолжение экспедиции против чеченцев, в каждом действии они были впереди, не уступая ни одному из солдат ни в трудах, ни в опасностях.

Не вырывается у них ни одна жалоба на их состояние, и я всякий раз вижу с уважением похвальное повиновение их к власти, надежду твердую на великодушие милосердию государя.

Ничего не дерзаю я испрашивать для них, но столько же, как и я, знают они, что не бесконечен гнев великого государя».

«Об отличной службе и усердии рядового Латинского свидетельствуют все начальники, и я сам, в продолжении 10 месяцев, престарелого сего человека видел в трудах наравне с солдатами, в сражении во всех случаях впереди с храбрейшими. Для заглаждения вины я позволил ему быть с другими войсками, когда рота, коей он принадлежит, оставалась без действия.

Дерзаю думать, что государь в великодушии своем простит прежнее преступление его. Служить далее по дряхлости не способен. Не смею испрашивать ему при увольнении прежнего 8-го класса, но столь же не смею полагать предела милосердию императора. С. Червлянское.

30 (?) мая 1826 г.».

«Алексей Петрович! С прискорбием получил я донесение ваше от 30 прошлого июля о случавшихся в Чечне при Амир-Аджи-Юрте и в Аксае неприятных происшествиях. Разделяя мнение ваше, что причиною несчастия в первом месте была оплошность командовавшего капитана Осипова и что смерть генерал-лейтенанта Лисаневича последовала от собственной его неосмотрительности, допустив на подобный переговор людей несовершенно обезоруженных, не могу, однако ж, согласиться, чтобы сей генерал был совершенно неспособен к командованию, ибо, доказав в продолжении долговременной службы многократные опыты своего усердия, он и в настоящем случае первоначально успел удачным действием рассеять превосходные силы неприятеля и тем освободил укрепление Гарзели-аул.

Как по последнему строевому рапорту считается войск в краю, вам вверенном, более 60 тысяч, – число, какового там в прежние времена никогда не бывало, то я полагаю и надеюсь, что сих способов, при вашем благоразумии, искусстве и испытанной деятельности, весьма достаточно будет, чтобы потушить возникающий мятеж и восстановить прежнее спокойствие и порядок.

На место покойного генерал-лейтенанта Лисаневича, сходно представлению вашему, я соглашаюсь назначить командира 3-й бригады 22-й пехотной дивизии, генерал-майора князя Горчакова командующим оною 22-й пехотною дивизией и исправляющим должность кавказского областного начальника, бывши уверен сколько по известным его достоинствам, а наипаче по отличному вашему об нем свидетельству, что, под распоряжением вашим, он оправдает сей выбор принятием благоразумных мер противу мятежников и кротким обращением с мирными народами, устраняя строгим образом всякие случаи, могущие оскорбить тех, кои не изобличены во вражде.

На место же убитого генерал-майора Грекова предоставляю вам избрать командующим бригадою одного из отличнейших полковых командиров вверенного вам корпуса, по собственному усмотрению вашему способности и благонадежности.

Пребываю вам всегда благосклонным,

Александр.

В Царском Селе. 18 августа 1825 г.».

«Алексей Петрович! Содержание письма вашего ко мне от 12 июля и отношений ваших того же числа к графу Нессельроду, которые он докладывал мне, поставило меня в необходимость войти в некоторые рассуждения по предмету, в них заключающемуся.

Препоручение, данное вами г. Мазаровичу, я совершенно одобряю. Оно согласно с миролюбивыми моими видами и общим ходом нашей политики. Личные объяснения с шахом о предполагаемом разграничении, вследствие данных вами наставлений, будут персидскому правительству новым доказательством, сколь искренно мы желаем утвердить дружеские с ним связи и отклонить все возможные поводы к взаимным неудовольствиям.

Отдавая полную справедливость усердию вашему к пользам отечества и уважая мнения ваши о делах службы, я не могу, однако ж, разделить опасений ваших насчет военных замыслов персиян против России. Быть может, что еще встретится много затруднений в переговорах с министрами шаха и Аббас-Мирзы, быть может, что они пребудут неуклончивы и долго еще не согласятся уступить то, чего мы, по уверениям их, не имеем права требовать, на основании точных слова Гюлистанского трактата. Но из сего трудно заключить, чтоб они решительно заготовились к нападению и хотели силою овладеть уступленными и присоединенными к Грузии областями. До сих пор мы не видали в персидском правительстве признаков подобного ослепления, ни в шахе воинственного духа, напротив того, дошедшие известия и донесения нашего поверенного в делах свидетельствуют о его наклонности к миру. В таковых мыслях утверждает меня и последнее письмо мирзы Абдул-Гассан-хана, с коего список доставит вам граф Нессельрод, равно как и с его ответа, мною одобренного.

По сим причинам я не могу предполагать в шахе намерения действовать наступательно против России и ожидаю от Персии если не искренней дружбы, то, по крайней мере, соблюдения мира.