Феликс Медведев - Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы…
- Название:Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы…
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Алгоритм
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-906947-86-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Феликс Медведев - Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы… краткое содержание
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя…
(Евгений Евтушенко) 1 апреля 2017 года умер Евгений Евтушенко, а вместе с ним умерла и эпоха поэзии, звучавшей с трибун стадионов. Шестидесятники – особое явление в нашей культуре, их объединяло не только искусство, но и безудержная любовь к жизни, экстравагантное поведение и бесшабашные, выходящие за рамки поступки. Их личная жизнь была даже ярче, чем жизнь общественная и культурная. Евгений Евтушенко стал символом и лицом эпохи. Современник и друг поэта на страницах этой книги рассказывает о творческих встречах и дружеских посиделках с Евгением Евтушенко, свидетелем и участником которых был сам.
Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы… - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
«Перечтите ранние стихи Беллы Ахмадулиной, вас поразит не изысканность (к этому Ахмадулина давно приучила), но трезвость. Это самые трезвые стихи, написанные в ту опьянявшую стихотворцев эпоху. Может быть, поэтому лучшие стихи Ахмадулиной классичны. В них отсутствует наивная вера в то, что смелость города берет, но есть вера в то, что слово поэта может защитить и спасти друга. Сама интонация ее детского голоса как мольба: боже, не покарай товарищей, таких неблагоразумных. Об этом говорится впрямую. Стихи Ахмадулиной – заклинания, заговор, в некоторых случаях – спор с судьбой, в других – негромогласное бормотание, в котором, однако, заключена колдовская сила».
Вдумчивый читатель многое увидит за этими словами. Более прямо, категорично высказался в свое время Павел Антокольский: «Ахмадулина прежде всего внутри истории, внутри необратимого исторического потока, связывающего каждого из нас с прошлым и будущим…».
Мне нравится, что Жизнь всегда права,
что празднует в ней вечная повадка —
топырить корни, ставить дерева
и меж ветвей готовить плод подарка.
Пребуду в ней до края, до конца…
Настоящая поэзия всегда с жизнью. И, пока будет жизнь, людям будет нужен поэт. Тот, что внутри самой истории.
Белла Ахмадулина
Ладыжино
Я этих мест не видела давно.
Душа во сне глядит в чужие краи
на тех, моих, кого люблю, кого
у этих мест и у меня – украли.
Душе во сне в чужую даль глядеть
досуга нет, но и вчера глядела,
спеша ко мне, чтоб я проснулась здесь,
где есмь, – предзная взмыв души из тела.
Так вот на что я променяла вас,
друзья души, обобранной разбоем.
К вам солнце шло. Мой день вчерашний гас.
Вы – за Окой, вон там, за темным бором.
Вот новый день, который вам пошлю —
оповестить о сердца разрываньи,
когда бреду по снегу и по льду
сквозь бор и бездну между мной и вами.
Так я вхожу в Ладыжино. Просты
черты красы и бедствия родного.
О, тетя Маня, смилуйся, прости
меня за все, за слово и не-слово.
Твой горек лик, твой малый дом убог.
Моих друзей и у тебя отняли.
Все слышу: «Не печалься, голубок».
Да мочи стало меньше, чем печали.
Окно во снег, икона, стол, скамья.
Две раны глаз за рукавом я прячу.
«Ах, ангел мой, желанная моя,
не плачь, не сетуй».
Сетую и плачу.
«Я лишь объем, где обитает что-то…»
Я лишь объем, где обитает что-то,
чему малы земные имена.
Сооруженье из костей и пота —
его угодья, а не плоть моя.
Его не знаю я: смысл-незнакомец,
вселившийся в чужую конуру —
хозяев выжить, прянуть в заоконность,
не оглянуться, если я умру.
О слово, о несказанное слово!
Оно во мне качается смелей,
чем я, в светопролитьи небосклона,
качаюсь дрожью листьев и ветвей.
Каков окликнуть безымянность способ?
Не выговорю и не говорю…
Как слово звать – у словаря не спросишь,
покуда сам не скажешь словарю.
Мой притеснитель тайный и нетленный —
ему в тисках известного тесно.
Я растекаюсь, становлюсь вселенной,
мы с нею заодно, мы с ней – одно.
Есть что-то. Слова нет. Но грозно кроткий
исток его уже любовь исторг.
Уж видно, как его грядущий контур
вступается за братьев и сестер.
Как это все темно, как бестолково.
Кто брат кому и кто кому сестра?
Всяк всякому. Когда приходит слово,
оно не знает дальнего родства.
Оно в уста целует бездыханность.
Ответный выдох – слышим и велик.
Лишь слово попирает бред и хаос
и смертным о бессмертьи говорит.
Сон
(фрагмент, посвященный смерти Евгения Евтушенко)
… О грешной славе рассуждайте сами,
А я ленюсь, я молча посижу.
Но, чтоб вовек не согласиться с вами,
Что сделать мне? Я сон вам расскажу
Зачем он был так грозно вероятен?
Тому назад лет пять уже иль шесть
Приснилось мне, что входит мой приятель
И говорит: – Страшись. Дурная весть.
– О нем? – О нем. – И дик и слабоумен
стал разум. Сердце прервалось во мне.
Вошедший строго возвестил: – Он умер.
А ты держись. Иди к его жене. —
Глаза жены серебряного цвета:
Зрачок ума и сумрак голубой.
Во славу знаменитого поэта
Мой смертный крик вознесся над землей.
Домашние сбежались. Ночь крепчала.
Мелькнул сквозняк и погубил свечу.
Мой сон прошел, а я еще кричала.
Проходит жизнь, а я еще кричу.
О, пусть моим необратимым прахом
Приснюсь себе иль стану наяву —
Не дай мне бог моих друзей оплакать!
Все остальное я переживу.
Что мне до тех, кто правы и сердиты?
Он жив – и только. Нет за ним вины.
Я воспою его. А вы судите.
Вам по ночам другие снятся сны.

Поэт Евгений Евтушенко с супругой в аэропорту Парижа. 1966 г.
«Я смотрела на Париж и думала: „Жалко, что это неправда. Все равно я какой-то раб. Вот они – свободные люди, любой какой-нибудь гарсон“».
(Белла Ахмадулина)Евгений Евтушенко
Преждевременная автобиография
Автобиография поэта – это его стихи. Все остальное – лишь примечания к автобиографии. Поэт только тогда является поэтом, когда он весь как на ладони перед читателем со всеми своими чувствами, мыслями, поступками.
Для того чтобы иметь право беспощадно правдиво писать о других, поэт должен беспощадно правдиво писать и о себе. Раздвоение личности поэта – на реальную и поэтическую – неминуемо ведет к творческому самоубийству.
Когда жизнь Артюра Рембо, ставшего работорговцем, пошла наперекор его ранним поэтическим идеалам, он перестал писать стихи. Но это был еще честный выход.
К сожалению, многие поэты, когда их жизнь начинает идти вразрез с поэзией, продолжают писать, изображая себя не такими, какие они есть на самом деле.
Но им только кажется, что они пишут стихи.
Поэзию не обманешь.
И поэзия покидает их.
Поэзия – женщина мстительная: она не прощает неправды.
Но она не прощает и неполной правды. Есть люди, которые гордятся тем, что они не сказали за всю свою жизнь ни слова неправды. Но пусть каждый из них спросит себя – сколько раз он не сказал правды, предпочитая удобное для себя молчание.
…Умолчание о самом себе в поэзии неизбежно переходит в умалчивание обо всех других людях, об их страданиях, об их горестях.
Многие советские поэты в течение долгого времени не писали о собственных раздумьях, собственных сложностях и противоречиях – и, естественно, о сложностях и противоречиях людей. Я уже не говорю о пролеткультовском «мы», которое барабанно грохотало со всех страниц, заглушая тонкие и неповторимые мелодии человеческих индивидуальностей. Но и многие стихи, написанные после распада Пролеткульта от первого лица единственного числа, все-таки продолжали носить на себе отпечаток этого гигантски-бутафорского «мы». Поэтическое «я» становилось чисто номинальным. Даже простое «Я люблю» бывало иногда настолько неконкретным, настолько декларативным, что звучало как «Мы любим».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: