Петр Мартьянов - Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1

Не доезжая 19 верст до Сурама, где приготовлен был для его величества ночлег, император, по усталости, изволил остановиться на Квирильском посту, где и заночевал с 19 на 20 сентября. Здесь, в 11 часов вечера, получено было донесение сенатора барона Гана о злоупотреблениях Дадиана.

Ночь на этой станции государь провел не покойно и, как рассказывали, утром был сильно взволнован.

20 сентября, в 8 часов утра, государь прибыл в Сурам, верхом, и остановился в доме князя Абашидзе. Не доезжая шагов 20 до почетного караула от 3-й карабинерной роты Эриванского полка, скомплектованной, на этот случай, из георгиевских кавалеров, сошел с лошади, и, сняв с себя бурку, подошел к караулу и поздоровался с солдатами. Представлявший караул батальонный командир эриванского полка, майор Антонов, увидев государя, так растерялся, что, вместо того, чтобы обойти фронт сзади, проломился через его середину и стал за почетным караулом, а командовавший караулом ротный командир штабс-капитан Савицкий, ошибся в командных словах; на лице государя выразилось неудовольствие: приказав отпустить роту на квартиры, он обратился к Розену с следующими словами: «и тут довольно дурно». Войдя в приготовленный для его величества дом и отведав несколько винограда из поднесенных фруктов, утомленный тяжелою дорогою, государь отдыхал до часов за полдень и затем, выйдя на крыльцо дома, долго любовался окрестностями Сурама, по направлению к Боржомскому ущелью.

После обеда государь долго ходил по комнате, ни с кем не разговаривая. Прекрасная южная ночь вновь вызвала его на крыльцо, где сидели тогда Орлов [46]и Багратион [47]; но здесь государь пробыл не более получаса и возвратился в комнаты, где занимался делами до 2-х часов ночи, призывая к себе изредка Адлерберга и Орлова.

На другой день, около 7-ми часов утра, государь, совершенно готовый к отъезду, в белой фуражке и летней конногвардейской шинели, вышел на крыльцо занимаемого им дома, у подъезда которого стояла уже шестерней запряженная открытая коляска. Указав на Боржомское ущелье, его величество стал разговаривать с Розеном; между тем к дому подъехало верхами человек сорок карталинских князей и дворян. Они были одеты в богатые национальные разноцветные одежды, украшенные широкими, золотыми галунами, отлично вооружены и сидели на чистокровных казахских жеребцах, вся сбруя которых блестела серебром и золотом. Государь сошел с крыльца и, подойдя в всадникам, поздоровался с ними. Глядя на них не без удовольствия, между прочим, изволил им сказать: «Господа, таким молодцам нужно служить». После этого государь, пригласив барона Розена, сел в коляску и отправился в Ахалцых, куда, в качестве конвоя его величества, отправились и карталинцы.

Между тем Антонов, по приказанию Розена, отправился в Тифлис и передал князю Дадиану о поданном на него доносе. Князь отвечал: «да, мне сообщено об этом вчера», и, подумав, прибавил: «какая ложь! хорошего ждать теперь нечего; остается одно: надеяться на Бога и на великодушие царя; я — жертва низких интриг и гнусной клеветы; время откроет всё. С верою буду ожидать участи и с покорностью перенесу всё, что меня ожидает».

22 сентября, в 9 часов вечера, государь прибыл в Тифлис и тотчас же повелел флигель-адъютанту Катенину, приехавшему в Тифлис двумя неделями ранее государя, отправиться в Манглис (где была полковая штаб-квартира Эриванского полка), и поверить справедливость доноса. Катенин возвратился на другой день в 8 часов вечера и представил собранные им наскоро сведения. Затем, когда, по заведенному порядку, его величеству представлен был именной список состоящих на лицо флигель-адъютантов для исполнения дежурств при его особе, государь собственноручно изволил отметить против фамилии Дадиана: «флигель-адъютанта полковника князя Дадиана у меня нет». Подобное решение в ту же минуту разнеслось по городу, и князь Дадиан был так поражен этим, что в тот же вечер заболел.

На 24 число был назначен развод от 1-го батальона Эриванского полка. Батальон, под командою подполковника Далена, выстроился на Мадатовской площади, в 11 часов. Государь с бароном Розеном прибыл к разводу ровно в час и, поздоровавшись с людьми, медленно прошел по фронту, пристально вглядываясь в лица солдат, подобранных молодец к молодцу. Затем, отойдя на средину батальона, скомандовал вполголоса: «повзводно направо»; люди исполнили это движение довольно стройно. Но проходя мимо государя церемониальным маршем, по плацу, покрытому вследствие бывшего накануне дождя грязью, люди скользили, от чего в строю происходило некоторое волнение. Государь заметил барону Розену: «солдаты хороши, но дурно выправлены и ведут короткий шаг»; затем его величество спросил: «а где полковник Дадиан»? на что было доложено, что он болен. «Послать его ко мне», сказал государь.

Начальник штаба, генерал-майор Вальховский, тотчас отправился за князем, квартировавшим на той же площади, в доме Шамир-Хана, и не прошло 10-ти минут, как Вальховский с Дадианом, одетым в полковой мундир, при аксельбанте, показались перед фронтом строя.

Не доходя шагов 15-ти до государя, они остановились. Вальховский отошел за свиту, а Дадиан остался на месте. Государь взглянул на него с неудовольствием и, повернувшись к присутствовавшим на разводе генералам, штаб и обер-офицерам, произнес громко и грозно: «торги, барыши ненавижу; мои адъютанты сделались здесь извощиками [48]и маркитантами. За хорошую, усердную службу я достойно награждаю, за зло же и противозаконные поступки примерно наказываю, и примером этого будет полковник князь Дадиан». Потом, указав на него рукою, произнес гневно: «Брайко [49], снять аксельбанты»!

Грозные слова государя произвели сильное впечатление; все присутствовавшие при разводе как будто окаменели. Массы же народа, окружавшего площадь и занимавшего окна, балконы и крыши соседних домов, заколыхались и в воздухе послышался какой-то неясный гул; затем мгновенно всё стихло и водворилась мертвая тишина.

Брайко, подойдя к Дадиану, никак не мог отстегнуть аксельбанта: заметно было, как у старика тряслись руки. Дадиан, сохранивший присутствие духа, расстегнул борт мундира и, отвязав аксельбант, передал его Брайко, который поднес его государю.

Государь, приняв аксельбанты и, как будто взвешивая их, громко кликнул: «Розен, адъютант Вельяминова!» Подбежал капитан Розен [50], и государь, не допустив его шага на три, бросил ему аксельбанты со словами: «на! но смотри, умей их оправдать» [51]. Потом, обратясь к Дадиану, произнес: «В Бобруйск!» В это время старик Розен, преклонив немного колено и целуя в правое плечо государя, сказал: «Государь, я служил вашему отцу, вашему брату и вам более 42-х лет, пощадите мою службу, простите князя Дадиана». Сцена была в высшей степени трогательная. С напряженным вниманием свита и массы народа следили за каждым движением государя, но государь, положа руку на плечо Розена, произнес: «Владимир Григорьевич, чтобы показать тебе, что я уважаю тебя и твою службу, я оставляю на полковнике князе Дадиане эполеты и предоставляю лишение их закону». Затем повторил еще раз: «в Бобруйск!» После развода государь с бароном Розеном изволил отправиться в военный госпиталь, откуда менее чем через полчаса прислал флигель-адъютанта князя Васильчикова с дозволением воспользоваться князю Дадиану одним часом, для прощания с своим семейством и родными.